Читать книгу "Словен. Первый князь Новгородский - Василий Седугин"

— Ты кто такая? — спросил он ее.

Из темного провала глаз смотрели на него лихорадочно блестевшие большие голубые глаза, синие губы зашевелились, и он услышал, будто издалека, слова, сказанные по-славянски:

— Рабыня я.

— Да как же так, — засуетился он, быстро снял с себя плащ и набросил на нее… — Ты вот что, садись на моего коня… Хотя нет, лучше бы на телегу… Но где ее взять? Нет, эта не годится, не запряжена. Ладно, пока на коня, а потом посмотрим, потом решим, как поступить…

Он бестолково суетился, сажая ее впереди седла. Потом тихонько ахнул, вспомнив, что у него в походной сумке имеются теплые чулки, вынул их и надел на грязные ноги девушки. Проделав это, он чуть откинул голову, глядя на нее, после чего вскочил в седло и тронул коня. Ехал он тихо, чувствуя, как она от усталости прислонилась к нему спиной и замерла, видно, отогреваясь. А у него сердце таяло от умиления, воин боялся лишним движением потревожить ее.

Авары были прижаты к широкой и полноводной реке Тиса. Их военачальник прислал своих мурз для переговоров. Само выслушал их и согласился с предложением о перемирии. Противник оставлял все свои обозы и беспрепятственно уходил за реку. Отныне Тиса объявлялась границей между Чехией и Аварией.

Сбигнев про себя согласился с решением Само. К чему понапрасну озлоблять противника? Племя аваров большое, лет через пять вырастут новые бойцы, они заступят на место погибших и примутся мстить за уничтожение поверженных. Да и своих потерь не избежать; лучше всего отпустить врагов восвояси, пусть они зализывают раны за рекой, помня преподнесенный им урок.

Впрочем, такие вопросы его уже меньше всего занимали. Он думал о девушке, чудом спасенной им от смерти. Едва поступил приказ о приостановлении движения, он приказал раскинуть шатер, развести посредине его костер и внес в него бывшую рабыню.

Как видно, в ней еле дух держался. Сбигнев осторожно положил ее возле огня, снял плащ, чтобы пламя отогрело ее. И действительно, она стала оживать, порозовели ее щечки, задрожали веки. Тогда он влил ей в рот немного вина. Она поперхнулась, закашлялась и открыла глаза.

— Как ты себя чувствуешь? — участливо спросил он.

— Хо-ро-шо, — медленно ответила она.

— Есть хочешь?

— Не знаю…

— Эй, кто там? — крикнул он.

Вбежал один из телохранителей.

— Достань хоть из-под земли мясной бульон!

Тот мигом исчез за пологом входа.

Вернулся скоро:

— Дружинники рядом варят мясную похлебку, вот взял у них…

— Молодец! Хвалю за сообразительность.

И — девушке:

— Ешь, не стесняйся.

Тоненькой ручкой взяла она ложку, медленно зачерпнула похлебку, поднесла ко рту и не спеша проглотила. Лицо ее, бледное, исхудавшее, измученное, приковывало взгляд старого вояки, вызывало сочувствие и сострадание, он готов был кинуться исполнять любое ее желание. Почему родилось это намерение, он не знал и не задумывался, но получал большое наслаждение смотреть на нее, слышать ее дыхание, ощущать на себе ее благодарный взгляд.

— Как тебя зовут? — спросил он, когда она закончила есть.

— Денницей, — еле слышно прошептала она.

— Вот что, Денница, сейчас я прикажу принести горячей воды, ты помоешься и заодно как следует прогреешься. А потом позову лекарей, пусть они над тобой поколдуют и прогонят болезни, если найдут.

В походах он возил с собой большую бочку, в которой часто мылся, потому что был большим чистюлей и не терпел на себе грязь и пыль. И сейчас никого из дружинников не удивило, когда он распорядился внести в шатер бочку и нагреть воды.

Когда это было исполнено, а горячая вода налита, Сбигнев повесил на крючок полотенце, рядом положил мыло, сказал Деннице:

— Забирайся и распаривайся до красноты тела. Не спеши, никто мешать не посмеет, я буду находиться рядом, возле шатра. Коли понадоблюсь, шумнешь, тут же явлюсь.

Он взглянул на ее платьице, крякнул:

— Одежды девичьей у меня нет, достанем потом. А пока оденешься в мою рубашку, сверху накинешь кафтан. Там за занавеской моя походная кровать, ляжешь на нее.

Примерно через час Денница позвала его. Он вошел в шатер. В бочке ее не было, значит, помылась. Спросил, приблизившись к занавеске:

— Мягка ли перинка?

— Одно блаженство, — ответила она сонным голосом…

— Ну спи, спи, — умиротворенно проговорил он, на цыпочках удаляясь из шатра. У входа присел на скамеечку и здесь стал принимать людей, которые шли по тому или иному делу. Часто, когда кто-то повышал голос, он одергивал его и говорил, приложив палец к губам:

— Тихо, человек почивает…

Постель себе постелил на кошме, которую бросил на пол. Укладывался, удовлетворенно покряхтывая и улыбаясь в пышные седые усы.

Денница проспала ночь и весь следующий день. И снова Сбигнев никого не пускал в шатер, оберегая ее покой.

Вечером, поколебавшись, зажег свечу, подошел к занавеске, спросил негромко:

— Денница, проснулась? Пора ужинать…

Сначала было тихо, потом послышалась возня, девушка ответила испуганно:

— Я так долго спала. Сейчас, сейчас встану, примусь за работу!

— Одевайся и садись за стол. Не надо никакой работы.

Скоро она появилась из-за занавеса, одетая в его длинную и широкую рубашку. Вид у нее был крайне несуразный, и он уже хотел рассмеяться, но, боясь смутить или обидеть ее, пересилил себя, показал на табурет, произнес:

— Наверно, проголодалась? Садись.

Она села и с жадностью уставилась на еду. Тут была отварная баранина и куски сыра с хлебом, в кружках травяной отвар.

— Бери смелее и ешь, — подбодрил он ее.

Она взяла двумя руками кусок баранины и вцепилась в него крепкими зубками, стала поспешно есть, изредка взглядывая на него, как бы извиняясь за свой аппетит.

— Если бы меня не разбудил, я и дальше спала, — наконец сказала она. — Чтобы весь день проспать, со мной такого никогда не было.

— Ты почивала не день, а день, ночь и еще день, — улыбаясь, поправил ее Сбигнев.

Она удивленно уставилась на него большими голубыми глазами, спросила:

— Неужто правда?

— Истину говорю.

— Вот здорово! А у меня все это время как один миг пролетел, даже снов никаких не видела!

Сбигнев смотрел на нее и замечал, что лицо ее посвежело, на щечках появился легкий румянец, и сама она до неузнаваемости изменилась. Это была уже на замарашка-раба, а красивая девушка со скупыми, но изящными движениями, мягкой улыбкой на пухлых губках и невинным кокетливым взглядом. Он невольно ею залюбовался.