Читать книгу "Мама, я люблю тебя - Уильям Сароян"

Мы провели в церкви много времени, но мне там понравилось, понравились все до последней минуты, которые мы в ней провели, и Маме Девочке, по-моему, тоже. Она притихла и погрустнела — грусть здесь, пожалуй, самое подходящее слово, но только это не грустная грусть, а другая. Не радостная, нет, — но какая-то необычная. Это такая грусть, которая, наверно, лучше любой радости. Подолгу чувствовать такую грусть не может, я думаю, никто — можешь только иногда, понемногу, когда приходишь в церковь. И как только оттуда выходишь, перестаешь ее чувствовать.

Когда все кончилось, мисс Крэншоу сказала:

— Давайте просто посидим и посмотрим.

И мы сидели и смотрели, как люди уходят из церкви, и очень скоро она совсем опустела. Потом мисс Крэншоу встала, и мы вышли в проход между скамьями, но вместо того, чтобы выйти на Бродвей, пошли по проходу вниз, к передним рядам, и там остановились и стали смотреть. А потом повернулись и пошли к выходу, и мисс Крэншоу поглядела вверх, и я тоже, и мы увидели там высокое пространство, необыкновенно красивое, между красивыми стенами, окнами и потолком. Когда мы вышли на Бродвей, несколько человек все еще стояли на солнечных ступенях церкви, как будто им не хотелось уходить.

Мы остановили такси, сели в него, и мисс Крэншоу сказала:

— На стадион «Поло граундз», пожалуйста, и гоните вовсю, а то мы пропустим первую подачу.

Водитель посмотрел на нас и улыбнулся, а потом мы поехали, но он не гнал вовсю, он ехал быстро, но без лихачества.

— Ну, как вам понравилось? — спросила мисс Крэншоу.

— Очень, — ответила Мама Девочка.

— Через восемь-девять дней в Филадельфии состоится наша премьера, — сказала мисс Крэншоу.

— Точно? — спросила Мама Девочка.

— Вы по-прежнему беспокоитесь, — сказала мисс Крэншоу.

— А вы? — спросила Мама Девочка.

— Конечно беспокоюсь. Майк свое беспокойство скрывает, но в последние дни я чувствую, что у него денежные затруднения. А ведь речь идет о пьесе, которую я обязательно хочу увидеть на сцене в Нью-Йорке. Мы должны добиться успеха любой ценой, и одна мысль о том, что это может не получиться, приводит меня в отчаяние.

— Это уже на что-то похоже, — сказала Мама Девочка и рассмеялась. — Я ведь и вправду верила, что вы совсем не волнуетесь, и никак не могла этого понять. Я считала даже, что со мной что-то неладно. Но почему вы не пошли на прием помочь Майку?

— Потому что от меня ему помощи не было бы никакой. Я бы только восстановила против нас всех, кто иначе мог бы вложить в постановку деньги. Майк это знает и почувствовал облегчение, когда я сказала, что прийти не смогу. Для таких дел я просто не гожусь. Судя по тому, что вы мне рассказали о приеме, Майк выплывет. К тому же у Эмерсона в общении с людьми проявляется много теплоты и сердечности — как у большинства молодых писателей. Правда, со временем они все это теряют. Я получила огромное удовольствие оттого, что сходила в церковь. А ты, Сверкунчик?

— Да, конечно, но все же мне очень хочется поскорее попасть на бейсбол.

— Водитель! — громко сказала мисс Крэншоу. — Побыстрее, пожалуйста.

Водитель повернул голову и сказал, улыбаясь:

— Из церкви на бейсбол — ну и ну!

— Идеально для воскресенья, правда? — засмеялась мисс Крэншоу.

— Да уж что говорить, — ответил водитель.

Он вел машину быстро и осторожно, и мы не опоздали. Мы заняли места за минуту или две до первой подачи, а потом он начался — тоже спектакль, но совсем другой. Спектакль, чем-то похожий на тот, в церкви, но только на открытом воздухе, в солнечном свете, захватывающий и шумный, где зрители сидят, подавшись вперед, и где мы вместе со всеми смотрели, переживали и кричали. Он был замечательный, и я совсем позабыла первый спектакль, в церкви, и бейсбольный спектакль понравился мне даже больше. Он веселее и интереснее, и ты не думаешь, грустно тебе или радостно, и не думаешь ни о чем вообще, а просто смотришь и кричишь от счастья или огорчения. Я болела за «Гигантов», а мисс Крэншоу — за «Ловкачей», а Мама Девочка не болела ни за кого. Она даже не понимала игры — и это тридцатитрехлетняя девушка! Мне объяснил бейсбол мой брат Питер Боливия Сельское Хозяйство. Мисс Крэншоу попробовала объяснить игру Маме Девочке, и я помогала, но сколько мы ни объясняли, Мама Девочка так и не поняла. Она делала вид, что понимает, но было видно, что это не так, потому что разве могла она понимать игру, если ей казалось ужасным, когда подающий выбивает бьющего? Любой подающий любого бьющего. Она не понимала, какое большое дело это для подающего, хоть для бьющего это и не слишком хорошо. Потому бейсбол всегда так и волнует: успех одного — неудача другого, и каждый старается изо всех сил.

«Ловкачи» выиграли, но только на девятой подаче — до этого «Гиганты» шли с ними вровень. Мисс Крэншоу была страшно довольна, но и я тоже. Конечно, «Гиганты» — моя любимая команда, но главное, что бейсбол — моя любимая игра.

Это была лучшая встреча, какую я видела за свою жизнь, но я все время думала: как хорошо было бы, если бы со мной был мой брат Пит, а с моей матерью — мой отец, пусть даже они и разведены.

По дороге домой мисс Крэншоу сказала:

— Развлекаться так уж развлекаться, ибо завтра нас ждет смерть от страха. Что вы скажете насчет кино?

Картина была итальянская и называлась «Переулок», и хотя я не понимала ни слова из того, что они говорили, и не успевала читать надписи, мне она понравилась необыкновенно, потому что вся она была про бедных людей и про их трудную жизнь, и главное — про отца с худым лицом и большими усталыми глазами.

Ну и досталось же ему!

Сначала его взяли в итальянскую армию, или во что-то вроде армии — я не поняла. На нем была форма, и вид у него в ней был жалкий.

Однажды он потерял дорогу и спросил кого-то, тоже итальянца, как ему пройти, чтобы не попасться немцам — в общем, другой армии, — и тот сказал, чтобы он сошел по ступенькам и повернул направо, но когда он так сделал, немцы уже ждали и схватили его. Они увезли его далеко-далеко, в тюрьму, и долго держали там.

А пока его не было, его жена закрутила любовь с другим итальянцем, а дочь — с американским солдатом, который уехал и оставил ее с маленьким мальчиком, и все были бедные и несчастные.

Очень хорошая картина, и я никогда не забуду отца, особенно когда он вернулся домой и увидел, что все изменилось и стало так плохо, как еще никогда не было. Он снова взялся за прежнюю свою работу, и ему жилось очень плохо с его женой, дочерью и сыном, который теперь стал молодым человеком. Однажды сын накричал на него, потому что пропал хлеб, и сын сказал, что этот хлеб взял отец. Я не помню, действительно ли отец его съел, но я никогда не забуду этого отца и его семью. Они стали моими друзьями, все-все, и я полюбила их.

После кино мы пошли домой. На Сорок девятой улице, не доходя до «Пьера», мы зашли в ресторан-автомат и там поужинали.