Читать книгу "Цифровые грезы - Эдмундо Пас Сольдан"

Себастьян почувствовал тянущую боль в животе. Он вот-вот исчезнет. Когда за ним придут, будет уже поздно.

Он удовлетворился, увидев Монтенегро на плоском экране активно рекламируемого в последнее время телевизора Sony — такого плоского, что его можно было повесить на стене гостиной вместо картины — в витрине магазина бытовой электро-ники неподалеку от дома Пикселя. Рядом просил милостыню Библиотекарь. У него в руках был номер «Тьемпос Постмо»; медленно, клочок за клочком нищий отправлял газету в рот, тщательно пережевывал, делал из измочаленной бумаги плотный шарик и сплевывал его на мостовую.

Глава 21

Об аресте Инес Себастьян узнал по телевизору, вернувшись домой. Чтобы успокоить общественное мнение — как заявила женщина в синей до колен юбке и белой блузке, стоящая на фоне здания «Тьемпос Постмо». В руках она сжимала микрофон, который то и дело, словно пистолет, нацеливала на прохожих (они размахивали руками и выстреливали оскорбительные формулировки).

Себастьян покормил скалярий и меченосцев, изголодавшихся из-за вопиющей невнимательности хозяев, и полил цветы. В гостиной все еще пахло ор-хидеями от разбрызганного Никки освежителя воз-духа. Должно пройти какое-то время, прежде чем они поймут, что делать.

Инес Себастьян знал мало, но уважал: серьезный фотограф, отличный профессионал. Хоть она и не вызывала у него теплых чувств, но явно не заслуживала того, что с ней сейчас происходило. Он не мог представить ее погрязшей в коррупции, как все остальные (как он сам, к примеру). Но кто знает.

Было странно видеть на свадебной фотографии вместо себя пустое место. Огромный пробел — дыра — там, где раньше находилась тень, тщившаяся сойти за его образ. Тому, кто это сделал, не пришлось ничего взламывать. Похоже, у него были ключи. Его впустила Никки? В памяти всплыло, как мама постоянно перекладывала фотографии в альбомах: если ссорилась с мужем, то убирала оттуда его фотографии; когда же особенно хорошо ладила с одной из своих четырех сестер, то ее фотографии тут же занимали в альбоме ведущие позиции. Может, и эта проблема была личной и ни к чему было приплетать сюда всякие конспиративные интриги и политические теории? Может, Никки больше не любит его и заплатила кому-то, чтобы Себастьян исчез из метафорической реальности ее фотографий?

Пикселю?

Слишком просто. Да и чересчур много работы, чтобы справиться в один день. Наверняка работала группа людей, причем каждый занимался чем-то своим: взять фотографии, вытащить из рамок, сканировать, исправить, поставить новые фотографии на прежние места.

Себастьян пошел в комнату, и она показалась ему странно пустой, он даже не сразу понял почему. Потом догадался: Никки забрала свою одежду и личные вещи. Проволочные плечики одиноко покачивались в шкафу, а на ночном столике не осталось ни следа от многочисленных баночек крема, флакончиков духов, помады и книг. Вот и настал тот день, которого так страшился Себастьян. Никки устала от жизни с ним и снова окунулась в приключения. Наверняка Доносо оплачивает ей пятизвездный люкс где-нибудь в центре.

Сердце заходилось в бешеном ритме тахикардии. Себастьяна тянуло рухнуть в кровать и выплакать свою слабость. Но нет, он должен держать себя в руках.

На ковре он заметил темные пятна и вообразил, что это следы крови, такие же, как и в его подвальном кабинете в Цитадели — все, что осталось от убитого во время диктатуры преподавателя-марксиста. Теперь он решил, что это пятна крови Никки. Она вернулась домой днем, и на нее напали поджидавшие его незнакомцы. Ее могли запихать в багажник автомобиля или, с пулей во лбу, отправить на дно реки.

А может быть, эти пятна оставили здесь для того, чтобы заставить его думать именно так, а Никки в данный момент получала гонорар за отлично проделанную работу.

Исключено.

Чему верить? Себастьян испугался второго и решил остановиться на первом. Чуть погодя он вы-шел пройтись по парку. Луна заливала поздний вечер своим мягким желтоватым светом. На каче-лях болтала влюбленная парочка. Себастьян вспомнил, сколько раз они с Никки так же сидели в парке. На баскетбольной площадке молодежь слушала Garbage, до предела вывернув звук на радиоприемнике; отчаянные цикады предпринима-ли тщетные попытки конкурировать с мощными басами и синтезаторами. Были ли влюбленные и подростки случайными элементами пейзажа, или они находились там, старательно отмечая его ма-лейшее движение? Под подозрение попадали все без исключения: Большая Мамушка, каждый раз стремящаяся сфотографировать его «полароидом». Записывающий его на магнитофон Пиксель. Снимающая на видео Алиса. Его собственные следы, по которым его можно выследить — с целью проконтролировать или использовать как материал для создания Цифрового человека, внешне неотличимого от Себастьяна и совершающего такие поступки, на которые настоящий Себастьян никогда бы не пошел.

Он предпочел считать, что Никки исчезла не по собственной воле, а вследствие очередного витка безжалостно удушающей его цепи событий. Не нужно было ничего ей рассказывать; как только он это сделал, как бедняжка тут же превратилась в еще одну мишень, еще одну цель для его преследователей. Не нужно даже было показывать свое беспокойство Исабель: это сработало как настоящий детонатор, положив начало его концу. Нужно было делать вид, что счастлив и доволен работой, не задавать лишних вопросов и не выказывать сомнений по поводу получаемых заданий. До того разговора с Исабель за ним никто не следил — и только паранойя и комплекс вины заставляли его думать иначе. А теперь он исчез с собственных фотографий, а вскоре пропадут и те, кто его окружает — начиная с Исабель, — пока он не останется совершенно один, как потерявшийся на ринге сле-пой боксер.

Нужно что-то делать. Ну, хоть что-нибудь.

Ночью позвонил Браудель.

— Я у Пикселя. Пожалуйста, приезжай скорее.

Он ждал Себастьяна у дверей подъезда. Они вошли в лифт.

— Ума не приложу, что делать, — пожаловался Браудель. — Мы разговаривали, и вдруг он начал бредить. Перестал меня узнавать. Заперся у себя в комнате. Боюсь, как бы он чего не натворил.

— Он выпил?

— Немного.

— Наркотики?

— Я наблюдал за ним. При мне он не принимал.

В квартире воняло какой-то гадостью. На полу грязь, на столе остатки заплесневевшей еды, перед включенным телевизором (крутили документальный фильм о жизни индейцев) тоже. Пустые бутылки из-под пива, засыпанный окурками ковер.

— Он там, — шепнул Браудель и кивнул на дверь.

Себастьян взглянул на стены и содрогнулся — вместо прежних коллажей комната была завешана фотографиями некоего индивидуума, начиная с самых юных лет и до самой смерти. Мальчик, выглядывающий из дупла огромного дерева; подросток на велосипеде; молодой человек, отмечающий получение диплома адвоката… Стоп, третья фотография настоящая; первые две были грубыми попытками спроецировать облик отца Пикселя в молодости на несколько лет назад. Мальчик и подросток были мало похожи друг на друга и оба они почти не имели ничего общего с юношей на третьем снимке. Патетичный, вызывающий сочувствие музей впустую потраченных усилий, подумалось Себастьяну.