Читать книгу "Левая Рука Бога - Пол Хофман"

При виде появившегося ниоткуда человека девушка закричала от ужаса:

— О, Господи!

— Все хорошо, — сказал Кейл. — Вы чуть не упали.

— Ох! — воскликнула она и посмотрела вниз, туда, куда упал фонарь. Он разбился, но расплескавшееся из него масло все еще продолжало гореть. — Ох, — сказала она, — вы меня напугали.

Кейл рассмеялся.

— Хорошо, что вы еще можете пугаться, — значит, живы.

— Со мной ничего не случилось бы.

— Нет, случилось бы.

В полумраке она еще раз посмотрела вниз, в провал, потом — опять на Кейла. Он не был похож ни на одного мальчика или мужчину, которых она когда-либо видела: коренастый, иссиня-черные волосы, но что больше всего потрясло ее, так это взгляд: какой-то… древний, кромешный — она не могла найти подходящего слова.

Вдруг ей стало страшно.

— Мне нужно идти. Спасибо, — сказала девушка и заспешила вниз по лестнице.

— Осторожней, — произнес ей вслед Кейл так тихо, что, возможно, она даже не услышала.

Вскоре ее и след простыл.

У Кейла было такое ощущение, словно в него ударила молния. По правде сказать, девушка, которую он увидел, могла бы вскружить голову любому мужчине, будь он исполнен какой угодно мудрости и какого угодно опыта, а ведь Кейл в том, что касается женщин, был беспримерно далек и от того, и от другого. Его глазам предстала Арбелла Матерацци, дочь Маршала Матерацци, Дожа Мемфиса. Однако никто, кроме отца, даже мысленно не называл ее просто по имени — Арбеллой. Для всех она всегда была Арбеллой Лебединой Шеей. Все знали, что она — самая красивая женщина в Мемфисе. Как описать ее красоту? Да просто вообразите себе деву, похожую на стройную лебедь.

Насколько другой могла бы стать мировая история, не повстречай Кейл Арбеллу Лебединую Шею в полумраке крепостной стены в тот день и не прояви он расторопности, отдергивая ее от края пропасти, — ведь тогда она сломала бы свою — о! — такую прекрасную, длинную и изящную шею.

Ничего удивительного, что потрясенный до глубины души Кейл несколько часов спустя сообщил товарищам: он передумал бежать из Мемфиса. Разумеется, он не вдавался в истинные причины перемены намерений — просто сказал, что всю жизнь получал побои, куда более жестокие, чем Соломоновы, а что касается издевательств Конна Матерацци, то он решил их просто игнорировать. С какой стати обращать внимание на глупые выходки испорченного сопляка, когда есть столько веских оснований для того, чтобы остаться? Смутный Генри и Кляйст были озадачены, однако видимых поводов сомневаться в правдивости слов Кейла вроде как не было. Тем не менее Смутный Генри засомневался.

— Ты ему веришь? — спросил он у Кляйста, когда они остались одни.

— А какая разница? Если он хочет остаться, мне это подходит. Тебе тоже.

В течение нескольких следующих дней Смутный Генри с тревогой наблюдал за продолжавшимися избиениями и издевательствами. Как и прежде, больше всего его беспокоило то, что Кейла выставляли на всеобщее осмеяние. Конн Матерацци, конечно же, был испорченным сопляком, но при этом в рукопашном бою демонстрировал пугающее мастерство. Лишь самые старшие и опытные из тяжеловооруженных бойцов Матерацци могли одолеть его в настоящем, беспощадном поединке, какие проводились каждую пятницу и продолжались целый день. Но и этих поражений от безжалостных воинов, в совершенстве владевших своим смертоносным мастерством, с каждой неделей становилось все меньше.

Конн был уже настоящей знаменитостью и, надо признать, заслуженно. Неудивительно, что на последней неделе своего официального обучения он получил награду, которой лишь считаные разы удостаивался молодой воин, вступающий в армию Матерацци, — это был меч Форца, или Данцигская Финка, более известная как Лезвие. Мартин Бэкон, великий оружейный мастер, сделал его сто лет назад из стали уникальной прочности и гибкости, секрет изготовления которой был, увы, утрачен после того, как Бэкон покончил с собой из-за девушки, не ответившей ему взаимностью. Петер Матерацци, тогдашний Дож, для которого и был сделан этот меч, безутешно горевал о кончине Бэкона и до конца жизни отказывался поверить, что человек такого таланта мог покончить с собой по столь ничтожной причине. «Девчонка! — восклицал он в отчаянии. — Да я отдал бы ему собственную жену, стоило ему только попросить». Учитывая холодность, которой славились женщины рода Матерацци, ценность такого предложения могла показаться сомнительной.

Так или иначе, вот уже более двадцати лет никто не удостаивался чести обладать Лезвием, и для Конна это было знаменательной почестью.

Церемония награждения и парад являли собой самое пышное зрелище, какое только можно себе представить: необозримые толпы народа, подбрасываемые в воздух шляпы, приветственные возгласы, музыка, помпезность и величественность, торжественные речи и тому подобное. Почти пять тысяч молодых воинов Монда выстроились перед своими предками в боевом порядке. Их нельзя было спутать с простыми солдатами — это была вооруженная элита, обученная и экипированная лучше любой армии мира; каждый воин занимал высокое положение в обществе и был аристократического происхождения.

И в центре всего этого великолепия — Конн Матерацци, шестнадцатилетний блондин под два метра ростом, мускулистый стройный красавец, центр всеобщего внимания, к которому устремлялись взоры всех присутствовавших, любимец толпы, гордость Матерацци. Можете себе представить, как гордился собой он сам, когда под восторженные крики и аплодисменты ему вручали Лезвие. Когда он поднял меч высоко над головой, площадь накрыла волна такого рева, словно наступил конец света.

Смутный Генри, чтобы не выделяться из толпы, тоже хлопал в ладоши. Кляйст выражал свою неприязнь тем, что аплодировал с притворно-преувеличенным энтузиазмом и кричал так громко, словно Конн был его братом-близнецом. Однако Кейл, сколько ни тыкал его локтем в бок Кляйст и сколько ни шептал ему в ухо мольбы Смутный Генри, взирал на происходящее с полным безразличием, что не укрылось от внимания его наставника и господина.

Конн же чувствовал себя так, словно на него снизошел благословенный небесный огонь. Притом что он и всегда-то был чрезвычайно высокого мнения о себе — и кто бы его за это осудил? — теперь ощущение собственного превосходства разрослось у него до невероятных размеров. Даже два часа спустя, после того как толпа в основном рассеялась и сам он удалился в летний сад возле главной башни великой крепости, его мозг продолжал бурлить, словно рой возбужденных пчел. Тем не менее, когда восхищенные комплименты друзей и высших представителей клана Матерацци начали стихать у него в голове и он стал постепенно возвращаться к реальности, преднамеренно-оскорбительное поведение Кейла, не пожелавшего даже поаплодировать его триумфу, всплыло в памяти. Такую нарочитую демонстрацию непокорности нельзя было оставить безнаказанной, и Конн велел слуге немедленно привести к нему ученика-оруженосца.

Слуге понадобилось время, чтобы найти Кейла, не в последнюю очередь потому, что, прибыв в дортуар учеников, он имел несчастье натолкнуться на Смутного Генри и именно у него спросить, где можно найти Кейла. Талант Генри уклоняться от прямых ответов некоторое время не был востребован, но под давлением прямых вопросов его врожденная увертливость вновь проявила себя.