Читать книгу "Русские ушли - Светлана Прокопчик"

Майкл подавился.

— Вы никогда не пробовали? — удивился Себастьян.

— Гм… Знаете, меньше всего мечтал стать каннибалом.

— Фи, молодой человек, не ожидал от вас подобной пошлости. Вы производили впечатление воспитанного и образованного. Каннибализм, да будет вам известно, одна из древнейших культурных традиций человечества. К сожалению, на сегодняшний день совершенно вульгаризованная дилетантами. Виданное ли дело — они разделывают тушку и замораживают! Да что это, говядина, что ли?! Она ж половину тонких вкусовых качеств Потеряет, я уж молчу про аромат! О-о! — он закатил глаза. — Какой у нее аромат… Сказка, песня без слов, мечта поэта…

— Слышал где-то, что человечина горчит — из-за того, что люди пьют спиртное, — выдавил Майкл. Ну и везет ему сегодня… только маньяка и не хватало для полного счастья.

Себастьян подобрался, сделал серьезное лицо.

— Не знаю, вероятно, дело в другом. Вообще-то человечина обладает легким, нежным сладковатым привкусом. После нее другое мясо уже кажется грубым. Но это справедливо только в том случае, если забой был осуществлен правильно.

Кусок синтетического овоща застрял-таки в глотке. Майкл закашлялся. Себастьян приподнялся, один раз хлопнул его дланью между лопаток. От удара глаза Майкла едва не выпрыгнули на стол, а злосчастный кусок вылетел изо рта и плюхнулся рядом с тарелкой профессора.

— Извините, — пробормотал Майкл.

— Ничего, мальчик, — утешил его Себастьян. — Бывает. Эта дрянь вместо того, чтобы, как полагается нормальной пище, проваливаться вниз по пищеводу, норовит застрять в дыхательных путях. А я, видите ли, удосужился в свое время получить некоторые медицинские навыки… Так о чем мы? Ах да… Я скажу так: в пищу можно, употреблять человечину любого качества. Я подразумеваю, конечно, свежую, то есть сейчас речь веду исключительно об исходных физических кондициях. Но по собственному опыту могу смело утверждать: нюансы есть, есть. Например, многие дилетанты уверяют, будто вкусней ребенка ничего нет. Ничего подобного. Детское мясо нежное, но практически не обладает ароматом и ярко выраженным вкусом. К примеру, если вы когда-либо имели возможность сравнить телятину и говядину, то поймете, о чем я. Не советовал бы употреблять в пищу и мясо взрослых мужчин. Оно не жесткое и не горчит, но у половозрелых особей, особенно ведущих активную сексуальную жизнь, мясо явственно пахнет… простите, не за столом будь сказано, мочой. Да-да. Избежать этого неприятного аромата можно лишь в случае, если мужчина был в детстве кастрирован. Но и в этом случае его мясо не будет обладать полноценным букетом, и в некоторых отношениях оно уступает мясу некастрированных самцов. Можно, конечно, вымачивать мясо в растворе пищевого уксуса, но после этого оно годится только для блюд, которые готовятся на решетке. Нет-нет, господа, уважающий себя повар скажет вам: только женщина. Не девочка, а взрослая, рожавшая женщина. Ее мясо можно кушать даже сырым, настолько оно хорошо.

Майкла начала забавлять ситуация. Себастьян вещал на половину столовой, каторжники и вертухаи с интересом прислушивались.

— На моей родине был особенный обычай, — откровенничал маньяк. — Выбранную женщину помещали в закрытую комнату, обязательно хорошо проветриваемую. Подготовка к забою проводится месяц. За это время она крепко привязывается к хозяину и перестает его бояться. Сейчас объясню, почему это важно. Конечно, питание в течение этого срока тоже играет роль, но, на мой взгляд, второстепенную. Все равно человечья требуха не столь вкусна, как говяжья. Так вот, доверие, возникающее между поваром и женщиной, сказывается на качестве продукта. Дело в том, что у любого живого существа в момент испуга в кровь выбрасывается огромное количество гормонов, которые делают мясо жестким или горьким. Если же забой провести правильно и женщина умрет счастливой, то ее мясо будет великолепным. Мой учитель рекомендовал перед забоем вести с этой женщиной половую жизнь, а забивать, когда та спит. Лучше всего, конечно, поместить ее в бассейн с водой и надрезать крупные сосуды, но она проснется. Я обычно забивал ударом в сердце. Был у меня специальный тонкий, удивительной остроты кинжал, не используемый мной ни для каких иных целей.

— И всегда перед этим месяц с ней спали? — спросил Майкл.

— Конечно!

— Ну и как оно — есть женщину, с которой жил как с женой?

— Обижаете, молодой человек! Я не женат. Жена — это… это товарищ. Ну как я могу считать полноценным товарищем женщину?! Ну скажите сами! Вы бы еще на собаке жениться посоветовали… — Себастьян засмеялся.

— Собака — животное.

— А женщина — нет?

— Женщина — такой же человек, как вы.

— Вот уж нет! Она совершенно иная. У нее нет разума.

— Здрасте, приехали. А как женщины разговаривают, если у них нет разума?

— Молодой человек, вы меня удивляете все больше и больше. Есть масса птиц, которые успешно подражают человеческой речи. Они даже обмениваются членораздельными фразами с себе подобными — с такими же птицами. Вы готовы признать птиц разумными только на том основании, что они передразнивают нас? Молчите? Вот то-то же. Впрочем, приятно было побеседовать с понимающими людьми. Всего хорошего, господа, до встречи на променаде.

С этими словами Себастьян поднялся и направился к выходу. Майкл посмотрел на профессора:

— По-моему, уж он-то точно не может иметь отношения к «третьему изотопу». Никаким боком. Его наверняка и осудили за каннибализм.

— Ошибаешься. Он работал фельдшером на «Карно» и лечил массовые ожоги после взрыва на испытательном стенде. Просто из всех, кого сюда отправили тогда, до сегодняшнего дня дожил он один.

— Но он на самом деле каннибал?

— Откуда мне знать?

К вечеру профессору стало вовсе уж плохо. На прогулке он присел на камень и не двигался, а Майкл простоял рядом, загораживая его от пронзительного ветра. Делали вид, что поглощены беседой, хотя говорить профессор не мог: ужасно болело горло. До камеры он еле добрался, отказался от ужина, лег на койку и, казалось, уснул. Майкл ужинал в обществе Себастьяна, посвятившего его в тонкости сливания крови у только что забитой женщины, а также просветившего относительно способов кулинарной обработки мозгов.

В камере Майкл обнаружил повеселевшего профессора. Тот сидел на нарах, положив на тощие колени пухлую бумажную книжку, и торопливо заполнял страницы.

— Мой дневник, — сообщил он Майклу, слегка шамкая. — Единственное сокровище, зато подлинное. Если решишься на побег, возьмешь мои записи с собой. Помнишь, ты намекнул, что мог бы призвать Железного Кутюрье к ответу? Здесь то, чего он боится.

— Проф, что вы сделали со своим зубом?

— Ах, это? Флюс лопнул, я прекрасно себя чувствую. Потому и взялся за карандаш.

— Ну и слава богу, — сказал Майкл и почувствовал, как с плеч свалилась гора.