Читать книгу "Шаман всея Руси. Книга 2. Родина слонов - Андрей Калганов"

— Ну, хлопцы, понаворотите вы делов!

Степан посмотрел на дружинников — те ухмылялись, но никто не желал встречаться с ним взглядом. Зато пришельцы таращились на Белбородко почище, чем на медведя.

«Зря я врезал Кудряшу, — подумал Степан, — не дело это подчиненных бить, хоть они того порой и заслуживают. От этого авторитет руководителя падает. Придется восстанавливать авторитет».

— Ну что, Кудряш, — более-менее дружелюбно проговорил Степан, — значит, пускай медведь так с цепью и бегает, народ пужает? Правильно я понимаю?

Парень вспыхнул, вырвал из рук дружинника копье и пошел на медведя. Степан перехватил древко:

— Медведь-то в чем провинился? — Белбородко снял перевязь с мечом, отдал Кудряшу: — Подержи.

— Не надо, сотник, — дружинник чуть не плакал со стыда, — сам заварил, сам и расхлебаю.

«Проняло парня, впредь десять раз извилинами пошевелит, прежде чем учудить чего-нибудь эдакое. И вообще надо заняться дисциплиной в дружинных рядах, а то прямо махновщина».

Лисок тревожно залаял. Белбородко подумал, что неплохо бы поручить любимца кому-нибудь из кметей. А то бросится его выручать, медведь мокрого места не оставит. Степан подозвал сыскача.

— Извини, братец, — прошептал на ухо любимцу Степан, — придется тебя на поводок посадить.

Шею собачки опоясывал ремешок, на котором болталось железное кольцо. Белбородко вытащил из-за пояса плотно свернутую веревку, продел в кольцо и завязал узел.

— Эй, Кудряш, — усмехаясь, проговорил Степан, — пригляди-ка, ежели, конечно, не боишься.

Кметь потер укушенную руку, ухмыльнулся:

— Ить, свирепая шавка, ан делать нечего... Кого другого до смерти закусает!

* * *

«А если бросится? — Белбородко медленно подошел к зверю, остановился шагах в пяти. — Да нет, не должен, ручной вроде».

Это в детских сказках медведь — животное неповоротливое и безобидное, на деле же — один из опаснейших хищников, проворный и хитрый. Так что для опасений основания имелись.

Степан бросил взгляд на стоящих гурьбой пришельцев.

— Кто главный? — крикнул Белбородко, сам того не зная, повторив вопрос Радожа.

Из башенки высунулся старичок и затараторил:

— Мы люди просветленные, по свету ходим и про чудеса всякие рассказываем...

— Откуда явились? — оборвал Степан.

— Из страны Синд[11]мы!

«Точно, цыгане, вернее, их предки, — обрадовался Белбородко, — то-то смотрю, облик до боли знакомый, только цветастых рубах не хватает. Вот вы мне, голубчики, и поможете...»[12]

Белбородко прекрасно понимал, что супротив медведя ему, безоружному, не сдюжить, хоть и силушкой бог не обидел, и сноровкой. Хотя бы какая силища — раздавит, и вся недолга. Косолапый рахитом не страдал — килограммов под двести пятьдесят, не меньше.

Лисок так и рвался с поводка, заливаясь лаем. «Хорошо, что привязал, — отметил Степан, — не то, ей-ей, задрал бы его мишка».

Рогатиной или мечом топтыгу, конечно, угомонить можно, только доблести в том немного. Медведь ручной, дрессированный, жаль душу звериную губить. Да и дружине какой урок, ежели Степан аркуду прикончит? Батька-командир в очередной раз лихость явил? Так лихости этой у каждого воя через край, лихость в сей смутный век — самое обыкновенное дело. Командир-то не мышцами — головой работать должен. И дружинник должен хитростью врага брать, а не дурным напором.

Мишка раззадорился на славу: топотал, скалил зубы, рычал, размахивал лапами — работал на публику.

До того, как попасть к Гриде, а потом к Кудряшу, косолапый ходил по ярмаркам со скоморохами, смешил люд. Кабы знать, как прежний хозяин управлялся с ним, можно было бы и изобразить смертельную схватку. Пошептал вовремя на ухо заветные слова, медведь на лопатки и лег.

Белбородко тех заветных слов не знал. Но они были и не нужны...

— Эй, ромалы, радуйтесь! — весело крикнул Степан. — Хочу, чтобы вы пели и плясали, чтобы почтили наших богов. Мы разрешаем вам остаться!

Старичок перевел остальным. Гурьба загомонила, сильно жестикулируя.

Медведь повернулся к цыганам и поклонился.

— Есть страдание, есть избавление от страданий, — залопотал старичок, — я, гуру Вишвамитра, пришел к вам со своими учениками и детьми своих учеников, чтобы направить на путь избавления!

Медведь почему-то зарычал, и толпа шарахнулась назад.

— Ты бы, гуру, не тянул, устроил бы праздник, как тебя просят, — усмехнулся Степан, — а то я за топтыгина не ручаюсь. Зверь дюже свирепый...

Старичок помрачнел, перевел остальным. Те тоже спали с лица.

— Учение Будды говорит, что страдание происходит от страстей, и мы пустились в странствие, чтобы обуздать страсти, нас обуревающие. А разве сможем мы обуздать страсти, если будем петь и плясать?

Ну что ты будешь делать! Страсти они обуздывают... Что-то не больно похожи на святых дервишей — ишь бабы как на молодцов-дружинников заглядываются, одна так даже зарделась от тайных мыслей. Мужики ревнуют, глазюками так и сверкают! Дети мурзатые бегают. Табор табором...

— Для того чтобы обуздать страсти, — проговорил Степан, — сперва надо их познать. Тот, кто не имеет мужества встретиться с ними лицом к лицу, никогда не достигнет нирваны. Вспомни судьбу Сидхарты, Вишвамитра!

— О, ты мудрее меня! — воскликнул гуру. — Твои слова наполнены высшим смыслом.

Он что-то затараторил, обращаясь к своим.

Ударили бубны, зазвенели монисты, появились факиры, выпускающие пламя изо рта, акробаты, изгибающиеся так, будто у них нет позвоночника. Заклинатель змей задудел на свирели, и из глиняного сосуда медленно поднялась зловещего вида кобра, застыла, уставившись на повелителя.

Медведь ошалело поглядел на представление, все еще топчась на задних лапах и размахивая передними, потом протяжно зевнул, улегся на землю и отвернулся. Степан подобрал цепь и потрепал зверя за ухом. Медведь заурчал, как кот.

— Ну что, Михайло Потапыч, пришлось уступить сцену, затмили тебя? — И обратился к дружинникам: — Победа, доставшаяся без крови, в два раза ценнее. Искандер двурогий, про которого я рассказывал, — тут Белбородко соврал, слова принадлежали другому полководцу, жившему на две тысячи лет позже Александра Македонского, — говорил, что надо побеждать не числом, а умением. Это значит — не силой, а хитростью и воинской сноровкой. — Степан подозвал Кудряша и отдал ему цепь.