Читать книгу "Обойдемся без магии! - Евгений Гаркушев"

Несколько парней, воодушевленные столь ярко продемонстрированной любовью представителей Лузгаша к простому народу, оттолкнув нас, бросились к столику вербовщика. Расчет чиновника был верен – наказав богатых негодяев, он привлек на свою сторону в десять раз больше людей. Деньги, которые могли дать властителю Луштамга их отцы, были ему совершенно не нужны – у него хватало своих. А слухи, которые разнесутся по городу, будут говорить о сказочном благородстве воинов из армии Лузгаша. Политика верная и в настоящее время беспроигрышная.

Молодые оборванцы должны были понимать, что в армии их станут наказывать еще более жестоко. Но сейчас, на волне патриотических чувств и гражданского самосознания, им было не до того.

Воспользовавшись тем, что вербовщик занят, мы поспешили уйти. Оглянувшись, я заметил, как воины затаскивают обезглавленное тело Мусы в каптерку. При этом они так облизывались, что я бы не удивился, узнав, что в ближайшее время они его освежуют и съедят.

Побродив по городу, мы поняли, что, по большому счету, до нас нет дела никому. Лузгаш здесь еще даже не появлялся. Он стоял вместе с полевым лагерем на выходе из Баксанского ущелья. Заурбек был сосредоточен на том, чтобы завоевать любовь народа. Пока что это получалось у него плохо.

Настроить простой народ и беев против княжны, которая правила самовластно, Заурбек сумел, но чем лучше его правление, никто пока не видел. Бандитов в городе развелось больше, чем когда-либо. Улицы не убирались. Торговля, которая должна бы с приходом денежных солдат армии Луштамга расцвести, приходила в упадок. Потому что в глаза воины Лузгаша улыбались и кланялись, но, как только хозяин лавки оказывался с ними наедине и в меньшинстве, норовили забрать не только то, что им понравилось, но и весь товар, а также взять кассу. Не останавливались они и перед избиением хозяина и членов его семьи. Некоторых купцов даже забили насмерть.

Те из торговцев, кому удалось уцелеть, пробовали жаловаться на побои и грабеж, но быстро убедились, что это бессмысленно. Дежурный офицер выслушивал обиженного, уверял, что солдаты Лузгаша просто не способны на дурные поступки, так как их в случае поимки ждет жесточайшее наказание, вплоть до отсечения правой руки или повешения, и приносил свои соболезнования. А если торговец настаивал, офицер объявлял, что за клевету на солдат тоже полагается наказание. Не такое суровое, как отсечение руки, но внушительное – штраф и от десяти до пятидесяти ударов палками, а буде клеветник не исправится – отсечение языка. Язык, по счастью, не отрезали никому, а вот палками нескольких горластых купцов избили. И многие лавки закрылись накрепко.

Впрочем, те, кто сидел за крепкими запорами, были более или менее в безопасности. До налетов на богатые дома дело пока еще не дошло. Но что и говорить: особенных улучшений в жизни людей после свержения деспотичной княжны не наблюдалось. Скорее наоборот. Разве что подешевело вино.

Поездив по городу, мы решили снять какой-нибудь флигель у надежного хозяина. Беда была в том, что порядочные люди нас не пускали и на порог, считая мародерами, нажившимися на войне и ищущими дальнейших приключений, а к подонкам не хотелось селиться нам самим. В конце концов удалось сторговаться с одним старичком, который согласился переехать на время к взрослому сыну, и снять флигель неподалеку от Большого торжища – как раз рядом с дорогой, ведущей к Баксанскому ущелью.

Флигель был трехкомнатный. Серебряный динар в день, на котором мы сошлись, окупал с лихвой неудобства, которые испытывал старик, вынужденный задержаться у сына дольше обычного. А сын был только рад. Он давно предлагал отцу переехать к нему, ведь заботиться о старике все равно приходилось ему. Лучше делать это у себя дома, чем ходить через полгорода.

Так началась наша жизнь инкогнито в Бештауне. Мы ходили на прогулки, знакомились с соседями и купцами, даже в это смутное время выезжавшими на торжище, да и просто отдыхали после блужданий по горам.

Валию на всякий случай мы звали теперь Фирюзой, по бабушке. Я так и остался Сергеем, Эльфия – Эльфией, а Вард Лакерт признался, что у Лузгаша его называли совсем по-другому, стало быть, скрывать нынешнее имя смысла не имеет. Я засомневался, в самом ли деле его родовое имя Лакерт. вряд ли он стал бы открывать его первому встречному. Но раскрываться передо мной бывший вор не пожелал, а я не расспрашивал его о настоящей семье и роде занятий. Похоже, молодой человек действительно был из Маргобраны и долго жил под именем Вард. Относительно всего остального я не был уверен.

Рано утром – дело было в день полнолуния месяца наливающегося колоса – воздух сотрясся от рева труб. Повелитель Луштамга, завоевавший княжество Бештауна, после хорошо выдержанной паузы вступал в столицу.

Как я и предполагал, Лузгаш не стремился занять царский дворец. Это роднило бы его с выскочкой Заурбеком, а он считал себя неизмеримо выше всех удельных князей, по меньшей мере властелином половины мира. Бештаун – лишь веха на пути.

Торговцев прогнали палками с торжища еще накануне и привели площадь в подобающий вид: ни лотков, ни товаров, только голая ровная земля да наспех сооруженное возвышение, на котором будет восседать властелин.

Любопытный народ собирался на площади. Эмиссары Лузгаша намекали на возможную раздачу призов и интересные зрелища. Солнце только показалось над горизонтом, а по дороге к торжищу уже тек людской поток.

Нам, естественно, тоже было любопытно посмотреть на нового «хозяина». Вард за время наших странствий отпустил бородку, и его было довольно трудно узнать. Бояться он стал гораздо меньше. Я вполне мог сойти за воина Лузгаша в глазах местных жителей и за местного жителя – в глазах солдат Луштамга, не понимавших тонких племенных различий между народами Бештауна. А девушкам достаточно было одеться поскромнее и похуже, нахмуриться и неправильно наложить макияж. Ибо кто обращает внимание на некрасивых женщин, если вокруг есть на что посмотреть?

Мы расположились метрах в двухстах от помоста, с правой стороны. Там уже не дрались за места, но видно и слышно было хорошо. В толпе сновали разносчики, предлагавшие народу еду, пиво и вино. Цены были вполне приемлемыми – представитель оккупационных властей накануне пообещал, что тем, кто будет завышать цену в великий праздник коронации Лузгаша, зальют в глотку расплавленный алюминий, и предупреждение возымело действие.

Мы купили соленых орешков, взяли по кружке местного скверно сваренного пива и стали наслаждаться жизнью в ожидании зрелища, ничем не отличаясь от остальной толпы. Знать пробилась поближе к помосту, а вокруг расположилась такая же безденежная шваль, как и мы. К нам даже не подходил разносчик вин. Благородные напитки слишком дороги: половина серебряного динара за кружку. А нам в половину динара обошлось все угощение на четверых.

Орешки еще не успели закончиться, когда со стороны Баксанского ущелья появилась процессия воинов в панцирях, восседавших на верблюдах в богатой сбруе. Верблюды были встречены восторженными криками, на всадников, высоких темноволосых мужчин с длинными пиками, никто не обратил внимания. А я сразу отметил, что это были настоящие воины. Глаза их цепко шарили по толпе, выискивая малейшую опасность даже в праздничном сборище.