Читать книгу "Евангелие рукотворных богов - Вадим Вознесенский"

* * *

Ночью лодка не пристает к берегу. Ключнику нет разницы, когда не спать. В темноте он видит немногим хуже, чем днем. В кромешной тьме без звезд или под совсем тусклыми, едва различимыми их взглядами. Как исчадие, гнушающееся солнечным светом. А еще ночью ему спокойнее – в это время он остается один. Хотя, быть может, в темноте на середине реки просто безопаснее. Размять ноги, поохотиться, приготовить пищу гораздо удобнее днем. Ночь – время для отдыха, только одни отдыхают телом, а другие… другие, наверное, душой.

Парус слабо ловит движение воздуха, почти незаметно увлекая маленькое судно вверх по течению, вслед уходящему солнцу. На запад. Медленно, но неотвратимо, все-таки даже быстрее, чем это было бы просто на веслах. На запад. Для Ключника это дорога назад, туда, где ночь не просто время суток, туда, где ночь способна закрасться в сердце. Конечно, нет, не оттого, что на западе хаос и беззаконие правят миром – тоска и безысходность, те, волчьи, а еще воспоминания черными призраками преграждают дорогу. Завтра во второй половине дня, по расчетам Рахана, они окажутся у мертвого поселка, еще одного пепелища, что злым роком отмечают путь солдата, не верящего ни в судьбу, ни в пророчества. Все, чего он касается, обращается в золу, словно в душе под толстым слоем пепла еще тлеют, неконтролируемо, жаркие угли. Что ж, многое решится завтра, давно пора…

Ключник пустым взглядом скользит по прибрежной полосе. Он не чувствует, не осязает, несмотря на некие узы, как в это же время где-то умирает Лекарь.

* * *

Док медленно вращается вокруг своей оси, накрест разведя руки, в которых зажаты каштаны – изящное оружие предков, вытянутые, в два кулака, рукояти, а сверху, перекладиной, продолговатая стальная коробка, заканчивающаяся узким жерлом раструба. Док вращается то медленно, то ускоряясь, и в то же время идет вперед, а железные монстры в его ладонях с голодным лязгом плюют снопами огненных искр, и предплечья чуть дергаются от отдачи в такт выстрелам. Волки нападают. Бросаются на него не так, как на остальных, когда обуянная ужасом жертва петляет, хватаясь за стены, по темным коридорам здания правления – последнего оплота защитников Осетрова, а хищник почти что с радостью, оскальзываясь на поворотах и царапая бритвами когтей мрамор пола, настигает, сбивает с ног. И не так, как на последнюю группу смельчаков, под руководством Полка плотным строем вырывающуюся из темной тесной ловушки, которой стали казавшиеся неприступными каменные стены, – волки нахально кружат, стараясь выхватывать людей поодиночке. Твари. Нечисть. Кто там говорил про серебряные наконечники? Ерунда! Бескомпромиссное оружие Лекаря – единственное, что еще может хоть как-то остановить этих существ. Увы, Дока атакуют не так бесхитростно. Тени выныривают из потайных углов, соревнуясь с ним в реакции и в скорости со смертью, что несут его аппараты. Пока рефлексы Лекаря не подводят. Подводит оружие – Док отбрасывает в сторону дымящийся иссякший артефакт и выхватывает из-за спины другой образец военной мысли. Длинный, чем-то похожий на привычный самострел, но без разведенных в стороны излучин, он еще более зрелищен в использовании – его воздействие вырывает из тел куски плоти, отбрасывает хищников, и они остаются лежать неподвижными кулями. Лекарь идет, но путь его не бесконечен, исчерпываются последние запасы, один из волков достает в прыжке, затем другой, третий, Док несколько мгновений еще удерживается на ногах, а затем падает, погребенный копошащейся массой. Волки с треском рвут, толкаясь и напирая. После такого не выживают, хотя кто знает, Ключнику когда-то ведь удалось подняться…

Осетрово доживает последние часы, а Рахан не знает, что за его спиной снова остается лишь выжженная пустыня, очередная веха в паломничестве по очагам жизни. Возвращаться туда так же бесполезно, как и идти на запад. Нить опять ускользнет из жаждущих рук.

Утром ветер посвежел и лодка пошла заметно быстрее, настолько, что уже после полудня взглядам беглецов предстало печальное зрелище – Ванко даже заплакал. Хутор выгорел не весь, частокол вообще, благодаря защищающей изнутри насыпи, остался нетронутым, скрывая за собой руины, но уже издалека было видно – поселок мертв. Сколько, около седмицы прошло с той страшной ночи, но от неповрежденных внешних построек исходили волны безжизненности. И чем ближе подплывала лодка, тем более горькие чувства вызывали стены, лишенные души, и смеха, и плача, что некогда звучали под родными сводами.

Рахан между тем уверенно правил к унылой пристани.

– Здесь остановимся? – Стерва потянулась и вопросительно глянула на кормчего.

– Поохотимся, а может, и ночь перебудем.

– Бррр! – Девушка поежилась. – На хуторе?

– Там безопасно.

– Там призраки! Тела ведь никто не упокоил.

Оставив заявление наемницы без комментариев, Ключник привязал покрепче лодку и, закинув на плечо пожитки, двинулся к приоткрытым воротам.

Трупы действительно никто не убирал, кому могла прийти в голову мысль заниматься захоронением – скорее всего, с того времени, когда хутор покинули сегодняшние попутчики, навряд ли побывали здесь другие гости. Тела лежали точно так же, как были оставлены, только тлен и разложение уже до неузнаваемости обезобразило черты, распространяя непереносимый запах и собирая жужжаще-копошащиеся полчища насекомых.

Рахан поднялся на насыпь к частоколу, площадка оказалась достаточной по размерам для маленького лагеря – для разведения костра и обустройства спальных мест.

– Тут расположимся.

– А что не под крышей?

Ключник посмотрел на Стерву, как на неразумного ребенка:

– Там в каждом доме твои друзья мертвых пооставляли – сама выносить будешь?

– Знаешь, Ключник, по-людски, может, стоит людей похоронить? Я со своими, что здесь лежат, не одну сотню верст прошла, а ты, как-никак, перед местными в долгу. Погребли бы вместе, пусть на том свете рассудят, чья правда.

Калека отвернулся и уперся ладонями в острия частокола. С высоты насыпи неплохо просматривались подходы к поселку, и в свете, путь неярком, солнца лес казался безопасным и миролюбивым. А в спину затхло дышала смерть. Скольких он оставил вот так, на поживу падальщикам, тех, кого называл своими друзьями или просто обязан был защитить. Наверное, чувство военного братства, когда в горячке боя, невзирая на смертельную опасность, несешь на себе раненого товарища либо упрямо тащишь пусть уже даже мертвое тело, чтобы не досталось врагу на поругание, – такая черта в наступившие времена являлась непозволительной роскошью. Либо была выжжена ослепительной вспышкой множества солнц, что даровало миру очищающее действие Истинного оружия. Как позаботиться о погребении, если вокруг тебя не на один день пути десятки, сотни тысяч трупов, наполняющих удушливым смрадом старые улицы недавно счастливого города, а ты идешь, оскальзываясь на полуразложившихся внутренностях и пытаясь не сойти с ума. Чего-чего, но мертвецов на своем веку Ключник повидал столько, что поневоле смог научиться не обращать на них внимания.

– Тебе надо, ты и копайся, – буркнул он через плечо.