Читать книгу "Остров Южный Камуи - Нисимура Кетаро"

— Удивительное дело! Значит, вы к нему питали платоническую любовь?

— Этого таким, как вы, господин инспектор, не понять! — отрезала Минэко и, отвернувшись, решительно зашагала дальше.

Тагути некоторое время постоял в раздумье, провожая взглядом удаляющуюся фигуру девушки. Роста она была маленького, одета в дешёвые тряпки — что сразу бросалось в глаза. В общем, с какой стороны ни взгляни, — дешёвка из бара. И мужиков у неё небось была уйма. В эти бары в глухих переулках клиенты приходят не столько за тем, чтобы выпить, столько за тем, чтобы бабу подцепить. Именно поэтому, возможно, девицы здесь и жаждут платонической любви. Оттого что постоянно имеют дело только с мужчинами, которым больше ничего не надо, кроме женского тела. Вот и влюбляются без памяти в таких «поэтов» вроде Сакакибары. Если бы тот, как все мужчины, добивался от них только одного, едва ли они стали бы его с таким пиететом и нежностью величать «маэстро».

Всё это звучало достаточно убедительно, но был здесь какой-то элемент ненатуральности, деланности. Может быть, ни самому Сакакибаре, ни девицам так и не казалось, но выходило как-то чудно и диковато. Какая-то искусственная благочинность в отношениях. Уж не было ли убийство концом этих искусственно построенных отношений?

Тагути снова тронулся в путь, но догонять Минэко он не собирался. Сильно отстав, он добрался до больницы значительно позже и зашёл в палату, когда Минэко ставила в вазу купленные по дороге цветы. Кондиционер не работал, и в палате было довольно жарко. Тем не менее Сакакибара бодро приподнялся на постели и, взглянув на Тагути, хихикнул:

— Что, опять пришли за мной надзирать? Оттого, что вы сюда пожаловали, вам дела всё равно не распутать.

— А ты держишься молодцом!

— Так я уже почти здоров. Здесь, в палате, всё лучше, чем в моей каморке в четыре с половиной татами.

— Газеты читал небось?

— Да, медсестра приносила.

— Ну, как себя чувствуешь в качестве народного героя?

— Не моё амплуа, — криво усмехнулся Сакакибара.

По лицу было видно, что он это говорит не из ложной скромности. «В самом деле конфузится», — подумал Тагути. Всегда у этого парня что-то не так, какие-то сложные эмоции…

Сакакибара протянул руку, взял со стола сигареты. Минэко немедленно поднесла ему спичку, отчего на лице у него снова отразилось смущение.

— Я и репортёров просил, чтобы они это дело особо не раздували. Мне от этого просто нехорошо — стесняюсь… Я бы хотел, чтобы вообще ничего в газетах не писали.

— Это благородно.

— Слишком я робок, наверное.

— Что-то ты сегодня слишком придирчив к себе, — поддел его Тагути, поглядывая на собеседника.

Но тут вмешалась Минэко:

— Вы, маэстро, просто герой!

— Да какой я герой! — покраснел Сакакибара. — Это вы тела своего не щадите, трудитесь в поте лица. По сравнению с вами мне ещё совсем не так плохо приходится.

— Нет, вы, маэстро, настоящий герой! Куда покруче, чем какой-то там сыщик!

Тагути молча с улыбкой слушал этот диалог, думая о том, как он перекликается с теми заключениями, которые были сделаны только что по дороге в больницу. В обмене репликами между Сакакибарой и Минэко с необычайной ясностью просвечивало нечто очень далёкое от реальности.

Понятно было, что Минэко, как и покойная Кадзуко Ватанабэ, искала в Сакакибаре нечто возвышенно духовное. Для них обеих окружающая действительность была местами, может быть, и приятна, но в чём-то очень сурова и безрадостна. И вот, чтобы уйти от этой тоскливой реальности, они тешили себя общением с неземным, как им представлялось, существом мужского пола — наслаждались беседами с Поэтом в этом искусственно созданном сказочном мирке. Молоденьким девушкам нужен был Принц. Возможно, Сакакибара как раз и играл в этом спектакле роль принца.

Но для чего же были нужны Сакакибаре эти девицы? Во-первых, нельзя сбрасывать со счетов, что Сакакибара при них недурно устроился на правах в некотором роде сутенёра. Если бы их связывал только секс, Тагути не видел бы в этом ничего необычного. Вполне естественно. Подобного он в своей жизни навидался, но такого рода отношения едва ли могли закончиться убийством. Однако Сакакибару связывали с девушками и другие, неестественные отношения. То есть для девушек они, наверное, были естественными, а для него — нет.

Другими словами, для девушек Сакакибара был принцем из волшебной сказки, но, наверное, сам он себя принцем отнюдь не считал. Может быть, как раз это принципиальное расхождение в оценках и послужило поводом к преступлению?

В таком случае как же себя воспринимает Сакакибара? Да он ведь сам, кажется, что-то на эту тему говорил… Что же именно? Ага! Что-то вроде: «Женщины — рабыни музы, а поэты — рабы женщин». Высказывание, вроде бы, принадлежало Бодлеру, но для Тагути сейчас важно было, что озвучил его Сакакибара. Если у него спросить, что он имел в виду, он скорее всего ответит: «Я ощущаю себя их рабом». Однако всё в поведении Сакакибары: и то, как он приносит с собой в бар томик Бодлера, и то, как вешает на дверях своей каморки вывеску «Научное общество изучения современной поэзии» — всё говорит о завышенной самооценке и больших амбициях. То есть, возможно, он бессознательно приписывает себе статус Музы. А если так, то ведь женщины должны перейти в категорию его рабынь?

14

Пока Сакакибара лежал в больнице, Тагути кое с кем встретился и навёл о нём справки. Довольно любопытной оказалась беседа с известным поэтом Ёсими Фудзимурой и со школьным приятелем подследственного.

Фудзимура, по его словам, лично с Сакакибарой не встречался, но стихи его читал.

— Я раньше имел дело с одним издательством, которое принимало к рассмотрению стихи для выдвижения на премию. Довольно престижная литературная премия Т. А. Так он туда каждый год присылал свои стихи. Правда, ни разу, кажется, не прошёл.

— Вот как?

— Я однажды был главой отборочной комиссии. Так он мне прислал протест: мол, почему не принимаете мои стихи, хочу знать причину. Вот до чего самоуверенный юнец! Потому-то мне и запомнилось имя Тэцуя Сакакибара.

— Извините за такой бестолковый вопрос. А как вообще его стихи? Профессиональные? Или так, поделки?

— В плане эмоциональном довольно выразительные, мне кажется, но уж больно в них много слащавости. Нет в них той суровой трезвости, которая нужна в современном мире, не хватает в них чего-то главного, что нужно для отражения действительности, что ли.

— Я, кажется, понимаю, что вы хотите сказать, — улыбнулся Тагути.

Ему казалось, что он и в самом деле начинает понимать. Самое любопытное в этой истории было то, что Сакакибара несколько раз подавал свои стихи на премию и даже обратился с претензией к главе отборочной комиссии.

Беседа со школьным товарищем Сакакибары как бы подвела основу под рассказанное Фудзимурой. В школьные годы Сакакибара любил цитировать не только Бодлера, но и знаменитую строчку Байрона: «Проснулся поутру — и в мире я герой».