Читать книгу "Канал грез - Иэн Бэнкс"

— Si, — прозвучал голос.

Дверь закрылась, и она поняла, что осталась одна — наедине с jefe.

Белобрысый вздохнул и посмотрел на кончик своей сигары. Затем стряхнул сантиметра два пепла в стоящую на столе пепельницу.

— Гавана, — сказал он, приподняв сигару. Он снова внимательно посмотрел на кончик. — О качестве сигары можно судить… м-м-м, по листьям… но также и по тому, сколько пепла она выдерживает. — Несколько секунд он вращал сигару в пальцах. — Скручено между бедрами сеньорит, — улыбнулся он ей и затянулся.

Он опустил руку к поясу, достал автоматический пистолет, бережно положил его на стол рядом с пепельницей и взглянул на Хисако:

— Не пугайтесь, мэм!

Он дотронулся до пистолета и, любуясь, провел ладонью по стволу, по рукоятке. Руки у него были широкие, с крупными пальцами, но к пистолету он прикасался с нежностью.

— Кольт тысяча девятьсот одиннадцать А-один, — сказал он, и густой бас наполнил все помещение. Она представила осевшую в его легких никотиновую смолу; огрубевшие от курения голосовые связки. Виолончель, казалось, почувствовала его голос и отозвалась.

Большие руки снова погладили пистолет.

— Отличная штука, несмотря на почтенный возраст. Это модель семьдесят третьего года. — Он поднял на нее глаза. — Хотя, наверное, ваша виолончель постарше.

Она сглотнула.

— Да. На два с половиной столетия.

— Вот как? — Ему это, похоже, показалось забавным, и он поудобнее развалился в кресле. — Неужели ей так много лет, а?

Он молча покивал. Табачный дым рваной лентой поднимался к потолку.

Ей хотелось спросить, умрет ли она теперь, после того как увидела его, станет ли это для нее смертным приговором, а свет — ее палачом, но не смогла. Кусая губы, снова перевела взгляд на струны виолончели. Попыталась взять беззвучный аккорд, но не смогла: пальцы слишком тряслись.

— Вы действительно очень хорошо играете, мисс Онода.

От низкого голоса она вздрогнула, этот звук словно бы отозвался в ее дрожащих пальцах.

— Спасибо, — ответила она шепотом.

— Мэм, — заговорил он спокойным голосом. Она не поднимала глаз, но чувствовала, что он наклонился поближе. — Я не хочу, чтобы вы волновались. Я не планировал, чтобы вы увидели меня, но раз уж так случилось, из этого следует только то, что вы не сможете вернуться к остальным, пока мы не завершим свои дела.

Его локти стояли на столе, между лампами, нависнув над пепельницей и пистолетом. Его глаза были скрыты за пеленой дыма.

— Пожалуйста, не надо волноваться. Хорошо?

— О, — выговорила она, — прекрасно. Не надо — так не буду.

Он хохотнул.

— Черт возьми! Сукре мне говорил, что вы крутая. Теперь я понимаю, в каком смысле. — Он опять хохотнул.

Кресло заскрипело, он переменил позу, откинувшись на спинку.

— Но мне, знаете ли, любопытно узнать ваше мнение о том, что здесь происходит. Отчего-то мне кажется, что у вас могут быть самые неожиданные мысли на этот счет.

— Ничего такого, о чем стоило бы говорить. Дрожь у нее в пальцах утихла. Она смогла поставить аккорд.

— И все-таки я хотел бы это услышать. Она пожала плечами. Переход от одного аккорда к другому; переход делается вот так.

— Ну а если я вам скажу, что любые ваши слова ничего для меня не изменят? — Голос, казалось, стал немного громче, словно хотел до нее дотянуться. — Моя работа, мэм, предугадывать чужие мысли, и я серьезно полагал, что уже предугадал ваши, так что почему бы вам… — (Она услышала, как он затянулся, могла увидеть, как замерцал огонек сигары.) — … Одним словом, скажите уж, что вы думаете, и дело с концом. — Он жестикулировал рукой, в которой была сигара, однако не отводил ее слишком далеко от лежащего перед ним пистолета. — Вряд ли то, что вы скажете, окажется хуже, чем то, что я предполагаю о ваших мыслях.

Ах, сколько же их было, ушедших покорно, бессильно! «Теперь и я уже мертва», — подумала она. Ну что ж: чему быть, того не миновать!

Она взглянула ему в глаза, уронила с одной стороны смычок, с другой осторожно опустила на ковер виолончель и сложила руки на коленях.

— Вы американец, — сказала она.

Никакой реакции. Застигнутый светом собеседник оставался неподвижен, как фотографический снимок.

— Вы здесь ради самолета и конгрессменов. Я никак не могла понять, зачем венсеристам понадобилось сбивать этот самолет; это же безумие, весь мир их осудит. Это даст американскому флоту повод для ответных действий, направить против венсеристов морскую пехоту. Им самим от этого не будет никакой пользы. А как для вас?… Для ЦРУ?… Для вас такая жертва была бы оправданной.

Ну вот, все сказано. Когда она произносила эти слова, у нее все пересохло во рту, но, высказанные, они распустились в холодном дымном воздухе каюты, как цветы.

— Вы сумели всех нас одурачить, — добавила она, еще пытаясь спасти остальных. — Никто не мог и представить себе, что вы собьете собственный самолет. Вы одурачили Стива Оррика — молодого человека, которого ваши люди закидали гранатами.

— О да, жаль, конечно. — Белобрысый, казалось, был искренне огорчен. — Парнишка подавал надежды; он считал, что его поступок принесет пользу Америке. Не его вина, что так вышло. — Jefe пожал плечами, они, как огромная волна, поднялись и опустились. — Непредвиденная случайность. Всего не предусмотришь.

— А как же люди на самолете?

Он долго глядел на нее, потом медленно кивнул.

— Что ж, мисс Онода, — сказал он, проведя рукою с зажатой сигарой по коротко остриженным волосам, массируя череп, — существует давняя и почтенная традиция сбивать гражданские самолеты. Взять хоть Израиль в… в начале семидесятых, насколько я помню; этот египетский самолет над Синаем. «Кей-эй-эл ноль-ноль-семь» завалили русские над Сахалином, а мы сбили аэробус над Персидским заливом в восемьдесят восьмом. Во время натовских учений, тоже в семидесятых, случайно подстрелили итальянский лайнер — скорее всего, натовской же ракетой… ну, не говоря уж о бомбах, подложенных террористами. — Он пожал плечами. — Бывает, ничего не поделаешь.

Хисако опять опустила глаза.

— Однажды я видела плакат, по телевизору, — сказала она, — передача была из Англии много лет назад, снимали за оградой американской ракетной базы. На плакате было написано: «Заберите у мальчиков эти игрушки».

Он засмеялся:

— Так вот как вы себе это представляете, мисс Онода? Во всем виноваты мужчины? Так просто?

Она пожала плечами:

— К слову вспомнилось. Он снова рассмеялся.

— Черт возьми! Надеюсь, мисс Онода, мы еще пробудем здесь какое-то время; хотелось бы с вами еще поговорить. — Он погладил пистолет, стряхнул сигару о край пепельницы, но пепел так и не упал. — И надеюсь, вы сыграете для меня еще раз.