Читать книгу "Ведьмак - Виталий Гладкий"

А что, в паспорта уже вставили чип, в памяти которого хранится не только твое имя-фамилия, где родился, где крестился, но и сколько раз в сутки ходишь по нужному делу, химический состав мочи и крови, цвет радужной оболочки глаз, и главное – лояльный ли ты человек по отношению к власти или нет.

(Правда, об этом пунктике власть предержащая ни гу-гу. Простому народу положено знать только то, что ему ничего не положено).

Вот так-то. Допрыгалась дарвиновская обезьянка. Окуклилась, затем вылезла из кокона, и превратилась, увы, не в красивую беззаботную бабочку, а в примитивное тягловое животное – двуногое, прямоходящее, жвачное и с клеймом. Вот и весь прогресс…

Такие мысли пронеслись в моей голове, когда моему взору предстала во всех отношениях приятная картину вечернего застолья в избе Зосимы. За накрытым столом сидел мой друг и Кондратка, который, и, разговаривая, жевал непрестанно. Ну и проглот…

Нужно сказать, что изба Зосимы была с интересной биографией. В свое время родители Зосимы, чтобы уберечь хотя бы часть нажитого от ретивой голытьбы, записавшейся в коммунары для поправки личного финансового состояния, передали половину своей шестистенки почтовому ведомству.

Когда колхоз, вечная ему память, приказал долго его помнить, а деревенский народ разбежался кто куда, почту тоже убрали. За бывшее имущество своей семьи Зосиме пришлось выдержать несколько серьезных баталий с районным начальством.

Но в конечном итоге он все-таки вернул себе на законных основаниях половину избы, а впридачу получил огромный письменный стол, сломанный телеграф военной поры, несколько стульев и старинное пресс-папье с царским орлом, которое по цене, как я предполагаю, стоило больше, чем вся изба Зосимы.

Но главное заключалось в другом – Зосима сумел отстоять телефонную точку, установленную в здании бывшего почтового отделения. Поэтому деревенька имела связь с внешним миром, что в такой глуши дорогого стоило – до появления мобильных телефонов.

Была у Зосимы еще и верная подруга, рыжая кобыла Машка, низкорослая и мохнатая, похожая на якутскую лошадь, обладающая таким же независимым характером, как и ее владелец. Она совсем не переживала из-за того, что хозяин неделями пропадает на охоте.

Машка была на свободном выпасе – и летом, и зимой, добывая себе корм из-под снега тебеневкой. Где она шаталась, никто не знал и не мог ее отыскать. Но стоило Зосиме появиться в деревне, как Машка тут же вырастала перед ним словно из-под земли. Ну прямо тебе Сивка-бурка, вещая каурка.

Зосима работал в деревне своего рода экспедитором. Раз в неделю он загружал телегу собранными односельчанами дарами лесов (сушеными грибами, ягодами, целебными травами и кореньями), а также птицей и бараниной, и вез все это добро на базар, где сдавал оптовым торговцам.

На обратном пути Зосима покупал для своих клиентов – деревенских пенсионеров – все, что они заказывали, а по приезду отдавал им остаток денег, при этом не забывая вычесть из общей суммы свою «церковную» десятину – за труды.

А труды эти были немалые. Дорога до станции вела через такие хляби, что только Зосима знал, где находится более-менее проходимый путь. Лишь зимой, когда болото замерзало, можно было ехать, не опасаясь, что провалишься вместе с телегой в тартарары.

Правда, у Машки на этот счет было просто звериное чутье. Чаще всего она выбирала дорогу сама, особенно на обратном пути, когда Зосима, разморенный стаканчиком беленькой и двумя бокалами пива, выпитыми в станционном буфете, дремал на охапке перепревшего сена, брошенного в телегу года два назад.

Стол, на котором разместилась немудреная снедь, был тот самый, реквизированный Зосимой у почтового управления. Может, не шибко богатые почтовики и забрали бы его, да не на чем было вывезти.

Теперь эта казенная почтовая принадлежность исправно служила пиршественным столом, на котором запросто можно было поместить целого быка, запеченного на вертеле.

На данный момент бык не наблюдался, но закуска была на уровне: вяленая лосятина и рыба, розоватое на срезе сало, зелень – петрушка, укроп и лук, свежие огурцы, маринованные грибы и большая сковородка жареной картошки. Венчала этот натюрморт четверть самогона двойной очистки, настоянного на целебных травах – личный рецепт Зосимы.

И он, и Кондратка уже были на хорошем подпитии. И когда только успели? Мне казалось, что я совсем недавно распрощался с Зосимой.

– Иво! – радостно вскричал Зосима, завидев меня в дверном проеме. – Как здорово… Дык, это, я тут сижу и мыслю, пойти за тобой или нет. Думал, что ты уже спишь.

– Уснешь тут… – Я невольно содрогнулся, вспомнив свою постель. – Здрасьте вам, – сказал я, обращаясь к Кондратке.

Тот степенно кивнул и продолжил жевательные упражнения. Верблюд, право слово.

– Присоединяйся, – пригласил Зосима, суетливо подсовывая мне чистую тарелку, вилку и граненый стакан.

– По какому случаю сабантуй? – спросил я на всякий случай, когда стаканы были наполнены.

– Дык, это, собрались… – ответил Зосима несколько смущенно. – Просто так. По-дружески.

– Понял. На посиделки. Ну, за дружбу! – поднял я вверх свой стакан и махнул его одним глотком.

Самогон упал в желудок как раскаленный шар. Жидкость внутри вскипела, и винные пары начали быстро распространяться по жилам, пока не дошли до головы. Она сразу же приятно опустела и отправилась путешествовать в открытый космос.

Есть мне не хотелось – перед глазами все еще ползали змеи; отвратительно, бр-р! – поэтому на закуску я жевал лишь зелень. И не очень внимательно прислушивался к Зосиме, который соловьем заливался, рассказывая Кондратке какой-то случай из своей длинной жизни.

Однако постепенно самообладание и трезвый анализ начали возвращаться на положенные им по ранжиру места. Я неожиданно понял, что Кондратка сильно пьян, а значит, есть шанс его разговорить. Ну не шпион же он, в конце концов. Это только рыцарей плаща и кинжала (да еще дипломатов) учат держать язык за зубами даже в невменяемом состоянии.

– Кондратий Иванович! – Я решил не мудрствовать лукаво, а спросить напрямик. – Скажите, если это не большой секрет, в чем заключаются ваши научные изыскания на данный момент?

Уж не знаю, что его так польстило в моих речах. Скорее всего, фраза «научные изыскания». Он вряд ли имел какую-нибудь ученую степень, а примкнуть к сонму олимпийцев от науки ему явно хотелось. Очень хотелось.

Что, в общем-то, вполне понятно. Почти любой человек стремится себя реализовать. А если эта реализация приносит ему еще и общественное признание, а значит, более высокий гражданский статус по сравнению с основной массой населения, то он счастлив вдвойне.

– Я ищу рукописи монаха Авеля, – брякнул, не задумываясь, Кондратка.

И тут же прикусил язык, поняв, что проговорился по пьяной лавочке.