Читать книгу "Немного скандала - Эмма Уайлдс"

Похоже, однако, он сам знал ответ.

«Из-за того, как я смотрю на вас».

Взгляд голодного хищника. Взгляд мужчины.

У Хатауэя были основания для тревоги. Под тонкой тканью сорочки и пеньюара он видел ее стройные ножки. То есть он их не видел, лишь угадывал очертания, но и этого было более чем достаточно.

— Не просто один танец. Еще два поцелуя и утренние прогулки в парке, — поправила она шепотом. — Или считаю только я?

Заданный напрямую вопрос застиг Александра врасплох. На его пути искренние женщины встречались крайне редко. С другой стороны, он уже знал необыкновенную чистоту и неиспорченность Эмилии. Взаимный интерес? Да, вынужден был признать Алекс. Но он не знал, как точнее определить те чувства, что он испытывал к этой девушке.

— Разве это я увела вас прямо с площадки для танцев? — спросила она, не дождавшись ответа. — Или сама начала вас целовать?

— Справедливо замечено. — Он присел на краешек заваленного бумагами стола, скрестив руки на груди. — Однако если мы хотим решить, почему один-единственный танец развязал столько злых языков, могу я напомнить, что я не собирался с вами вальсировать? И не стал бы этого делать, потому что к тому моменту вы танцевали уже три раза.

— Значит, вы все-таки считаете. — В ее голосе явно звучала торжествующая нотка.

Да, черт возьми, он считал.

— Я не хотел, чтобы с вами приключилась неприятность.

— Ценю вашу заботу. Но если хотите внести следующую поправку, заметив, что это я на глазах у всех гладила ваши волосы, то не трудитесь. Мне отлично известно, как расценили этот простой жест. — Она сидела, смиренно сложив на коленях руки, и говорила едва слышно. — Одно то как отреагировал мой отец, должно было заставить меня пожалеть о содеянном. — Потом с обезоруживающей смелостью Эмилия четко произнесла: — Но я не сожалела.

Тетя Софи была совершенно права.

Как только она узнала всю историю целиком — по крайней мере настолько, насколько знала ее сама Эмилия, потому что поведала обо всем, начиная с того, как обнаружила Алекса у себя на балконе, и заканчивая любовными письмами, — тетя тут же согласилась, что Алекс непременно захочет обыскать их загородный дом в Кембриджшире.

Она мудро предложила переехать именно в этом направлении.

И он пришел. Теперь он был здесь, одетый в простую белую рубашку и брюки, в темном сюртуке. В кабинете ее отца, где ему решительно не следовало бы находиться, и вид у него был непривычно смущенный.

— А следовало бы пожалеть, — сказал он с легкой ноткой горечи в голосе. — Потому что теперь ваше имя связано с бесчестным, непостоянным, развратным Александром Сент-Джеймсом. Слухи дошли даже до моей бабушки, а ведь она, как правило, выше подобных разговоров.

Эмилия беспокойно шевельнулась в кресле, задетая его словами, словно он задел ее в физическом смысле. В потухающем камине одно из поленьев громко треснуло, излив смолу.

— А вы такой?

— Непостоянный или развратный? Собственно, и то и другое, но не настолько, как принято думать. — В комнате было довольно темно, но она угадывала — его лицо сейчас хранит обычное непроницаемое выражение. Она видела этот мягкий, доброжелательный взгляд раньше, но, постепенно узнавая Алекса лучше, начала подозревать — он напускает на себя этот вид, словно надевает маску, желая скрыть свои истинные чувства. Сознательно выработал в себе подобный навык. Интересно, бывает ли, чтобы кто-то, помимо маркиза Лонгхейвена или виконта Олти, догадывался, что он на самом деле думает?

Но сейчас, однако, они были одни, и на ней не было ничего, кроме ночной сорочки и пеньюара. В доме было тихо. О чем он думал в эту минуту?

— Я не считаю, что вы способны порвать отношения, которыми дорожите, в которые вкладываете чувства.

— Как только женщина заговаривает о чувствах, признаюсь — мне это начинает внушать тревогу. Особенно если я непрошеным проник в ее дом во второй раз. Эмилия, я…

— Да? — Она встала, когда он вдруг замолчал. Грубый ворс ковра под ее босыми ногами, легкий запах дыма, медленное тиканье часов на каминной полке — все это померкло по сравнению с тем, как он взглянул на нее. В его взгляде Эмилия видела какую-то робость, когда она вскочила с кресла, он заметно напрягся.

Подумать только! Эта девушка смогла внушить робость многоопытному светскому льву, Алексу Сент-Джеймсу! Или, если слово «робость» тут не годится, Эмилия, скажем так, лишила его обычной самонадеянности. А может, просто выбила почву из-под ног?

— Я получила уже пять писем, — прошептала она, запрокидывая голову, чтобы видеть его лицо. — А вы получили еще что-нибудь? — Не дожидаясь ответа, Эмилия продолжала: — Они… просто очаровательны. Я начинаю узнавать Анну, понимать, что чувствуешь, когда становишься женщиной. Даже тетя Софи никогда не рассказывала, что такое на самом деле физическая близость мужчины и женщины. С помощью Анны я становлюсь сведущей.

— Вам не следует их читать, — укорил он, но его руки бессильно опустились и легли по швам.

Игра с огнем…

— Мне было очень любопытно. — Протянув руку, она дотронулась до него, чтобы между отворотами сюртука под тканью сорочки всей ладонью ощутить тепло его кожи. Его грудь была твердой и мускулистой. Эмилия уже знала это — помнила, как прижималась к его груди, целуясь с Алексом в беседке. Пальцы ощущали сильное и ровное биение его сердца. — Не знаю, хорошо ли это — знать, что происходит между мужчиной и женщиной, или становится только хуже?

— Что становится хуже? — спросил он внезапно охрипшим голосом, однако ее руки не отвел.

— Когда я думаю о вас. О нас.

Наконец он к ней прикоснулся. Его пальцы ласково прошлись по ее щеке.

— Эмилия, какие неосторожные слова! Все равно что сморозить исключительную глупость.

Огонь в камине погас, и теперь она почти не видела его лица.

— Нас влечет друг к другу. Кажется, вы сами так мне сказали.

— Половина всех мужчин в Лондоне испытывает влечение к вам. Другая половина — это или дети, или глубокие старики.

— Вы ревнуете?

— Нет! — Его ответ был как удар хлыста. Потом он сказал, не в силах кривить душой: — По крайней мере мне не следует ревновать. А вы?

Ответом было сказанное шепотом слово, и вдруг он приник губами к ее губам безумным, сокрушительным поцелуем. Это было совсем не похоже на те два нежных, бережных поцелуя. Но Эмилия была покорена его нетерпением, его безудержной страстью и не сделала ничего, чтобы его оттолкнуть. Напротив, обвила его шею руками и прильнула к нему, точно последняя бесстыдница.

Она многое почерпнула в письмах Анны.

«Поцелуй может быть благоговейным или вожделеющим. Ты научил меня различать их, мой милый. Потому что когда я нужна тебе — это одно, а когда ты меня хочешь — совсем другое… Я отдаюсь на волю и тому и другому».