Читать книгу "Белый цвет боли - Эва Хансен"

Отель хоть и три звезды, но очень устраивал Фриду, которая к тому же не собиралась проводить в Эстерсунде много времени, максимум завтра утром она покинет уютный городок с красной ковровой дорожкой на тротуаре Библиотексгатан. Вот только встретится с Бертой Палистрем и отправится домой.

Берта Палистрем действительно заметила Фриду сразу, сделала знак, что сейчас подойдет, набрала полный пакет всякой всячины и подошла к сидящей девушке:

— Вы из Стокгольма? Пойдемте.

Ни тебе «здравствуйте», ни «привет». Фрида демонстративно поздоровалась и отправилась следом за не ответившей женщиной.

Берта Палистрем шла по улице, не обращая внимания на Фриду, у той зрело желание просто развернуться и отправиться обратно в кондитерскую. Что она непременно сделала бы, не живи Палистрем совсем рядом с магазином.

Они повернули сразу от кондитерской на другую улицу и через дом нырнули в узкую арку. Небольшой дворик, весьма скромная дверь в подъезд, такая же в квартиру. Только открыв дверь, Берта, наконец, обернулась:

— Проходите. Не бойтесь, там никого нет.

Начавшая злиться Фрида пожала плечами:

— Почему я должна бояться?

— Ну, вы же преступников разыскиваете, по‑вашему, все, кто не сидит в тюрьме, непременно должны туда попасть!

— Это кто вам сказал?

— Сама догадалась. Проходите в кухню, это налево, в комнате беспорядок, извините, не ждала гостей.

В прихожей при этом порядок был идеальный. Фрида машинально отметила единственное нарушение — на ярком календаре все еще дата четырехдневной давности. В кухне каждая мелочь на своем месте и соответствующего цвета.

— Кофе?

— Если это поможет разговору.

Щелкнув кнопкой чайника и поставив на стол пару чашек, сахарницу с коричневым сахаром и большую банку растворимого кофе, хозяйка повернулась к Фриде:

— Снова Ноель и его проблемы?

— Других поводов быть не может? — Фрида уже пожалела, что ввязалась в этот разговор. Вряд ли с этой фурией можно нормально беседовать. Если такой тяжелый характер причина их с Обергом развода, то девушка вполне понимала мужчину, любой долго не выдержит.

— Какой еще? Мой нынешний муж простой рабочий, трудится на буровой, ему преступления совершать некогда…

Фрида с трудом сдержалась, чтобы не съязвить, что преступления необязательно совершаются в свободное от работы время, потом подумала о том, что Берта слишком подчеркнуто говорит о втором муже… А женщина продолжила:

— …в моей жизни был только один человек, заинтересоваться которым может ваша организация.

— Какую организацию вы имеете в виду?

— Вы же из полиции? Марита сказала, что из самого Стокгольма.

— Да, я из полиции. И меня интересует все о Ноеле Оберге, надеялась, что вы подскажете, где его искать в Стокгольме.

— Что, сбежал?

— Не знаю.

— А я думала, вы пришли узнавать, не я ли отправляла ему письма с угрозами или собачье дерьмо в конверте.

— Было и такое?

— Что, угрозы или дерьмо?

— И то и другое.

Вот это да, оказывается, доктору угрожали!

— Наверное, было, если об этом известно местной полиции. Только я не писала писем его любовнице, не грозила утопить его самого в дерьме, не отправляла собачьи экскременты и не разрисовывала его машину ругательствами из баллончика с краской. Мне наплевать на то, где, как и с кем живет мой бывший супруг, понятно?!

— Да, конечно, тем более, я обо всем этом не знала.

Берта замерла:

— А зачем же вы тогда пришли? Я думала, любовница этого… этого мерзавца нажаловалась на меня даже в Стокгольме.

— Давайте по порядку. Вы давно разведены с Ноелем?

Хозяйка квартиры устало опустилась на стул, видно кипела от возмущения весь день, а теперь, выплеснув негатив и обнаружив, что все зря, осталась без сил.

— Три года. Скоро три.

— Меня не интересуют причины развода, не мое дело. — Берта фыркнула, что явно означало возмущенное согласие. Фрида сделала вид, что не заметила ее реакцию. — Но вы сказали, что Ноелю Обергу угрожали в письмах и делали разные гадости?

— Да, но можете поверить, что я к этому не имею ни малейшего отношения. Его кикимора обвиняет меня, и когда‑нибудь я просто привлеку ее к ответственности за клевету!

— Кто она и где вас обвиняла?

— Да везде! — Женщина снова была готова сорваться, видно допекло. — Можете узнать в полиции, сколько она написала заявлений! Мне осточертели проверки, выпытывания, расспросы. Я не шантажировала бывшего мужа, не делала ему и его любовнице гадости, я вообще не вспоминала бы об их существовании, если бы они сами не напоминали. А теперь вынуждена уезжать, чтобы прекратился этот кошмар.

— Но если вы не виновны, напишите встречное заявление.

— Я и так стала посмешищем всего города, пальцем не тычут только младенцы, если обвинить любовницу бывшего мужа… Здесь не Стокгольм, здесь с пониманием относятся к шалостям мужчин и куда менее чутко к женщинам.

Фрида подумала, что Берта преувеличивает, в ней говорит обида, но вслух свои соображения высказывать не стала. Если честно, то ее мало волновала репутация Палистрем, куда больше то, кто угрожал бывшему мужу Берты и куда тот девался.

Ответ был односложным:

— Уехал в Стокгольм. Считается, что из‑за угроз. Винят меня, а должны бы других.

— Кого других?

Мгновенно створка приоткрывшейся раковины захлопнулась, лицо Берты Палистрем стало непроницаемым, она с деланым безразличием пожала плечами:

— Не знаю, спросите в полиции. Кофе с молоком? Сахар?

— Нет, спасибо, я пойду, возможно, еще успею сделать кое‑какие дела перед отъездом.

Разговор ничего не дал, кроме разве уверенности, что кто‑то очень глупо доставал Ноеля Оберга и его подругу.

Фрида проворчала:

— Сказала бы сразу, что лучше сходить в полицию, не пришлось бы терять полдня.

Набрала номер Дага:

— Даг, тут некоторые странности. Нашему доктору кто‑то угрожал, забрасывая собачьим дерьмом.

— Что?! Чем?

— Присылали по почте такие подарки, если верить, конечно, его бывшей супруге. Нам точно нужен этот доктор? Он перебрался в Стокгольм. Зовут Ноель Оберг.

— Задержись еще на день, разузнай там в полиции все, что можно, и возвращайся завтрашним ночным экспрессом. Послезавтра на работу можешь опоздать. Если, конечно, не случится чего‑то особенного.

Вангер даже себе не сознался, что просто оттягивает минуту, когда придется спрашивать Фриду о ее часах и том, где она провела целых три дня.