Читать книгу "Ашхабадский вор - Александр Бушков"

Короче говоря, до сего момента о пустынях Алексей Карташимел представление весьма поверхностное, составленное исключительно по фильмами книгам, причем, в основном, развлекательно-приключенческой направленности. Ноуж зато сейчас он наполучал этих представлений до отвала, до оскомины и чуть лине до рвоты, с лихвой восполнив все предыдущее беспустынье.

Действительность, как это обычно и бывает, рассеяланекоторые его заблуждения. В частности насчет того, что пустыня однообразна ибезжизненна.

В окрестностях Уч-Захмета песчаные равнины чередовались скаменистыми отложениями. Покинув город, они вскоре въехали на возвышенность,которая, как выяснилось позже, растянулась на несколько километров. Здесь песокприсутствовал лишь наносами, островками и редкими грядами, а преобладала земля.Впрочем, землей ту почву называть не то что не хотелось, а и совесть непозволяла. Бетон естественного происхождения – вот что это такое. Глина, камни,песок, спрессованные в непробиваемую, монолитную на ощупь массу кирпичногооттенка. Все это спрессовано было так плотно, словно каждый участок тутбили-тромбовали гигантскими и неутомимыми установками для вколачивания свай.«Вот где зоны хорошо ставить или воинские части, – пришло тогда в головуКарташу. – Контингент всегда будет обеспечен работой. Чтобы вырыть,вернее, выдолбить в таком грунте всего одну яму под столб, придетсяпроковыряться всей зоной с завтрака до ужина».

На этой возвышенности, где-то в километре от Уч-Захмета, ониувидели строения разных габаритов, строительные вагончики, брошенную и раздетуюдогола технику. Не приходилось сомневаться, что здесь и добывали мергель вовремена расцвета Уч-Захмета. Заезжать туда они, разумеется, не стали.

Потом – такыры и солончаки.

Барханы, из которых, как в грузовике думал Карташ, и состоитпустыня, начались гораздо позже. Когда они углубились в Каракумы. К некоторомуудивлению Карташа, Джумагуль весьма толково обрисовала рельефную подоплеку ихмаршрута: до этого они находились в зоне постепенного перехода северного склонаПаропамиз-ских гор, по которым проходит граница между Туркменистаном иАфганистаном, в Юго-Восточные Каракумы, расхаживали и разъезжали повозвышенности с названием Карабиль (в голову отчего-то лезли ассоциации то ли скарамболем, то ли с каррамбой). И даже сообщила высоту этой возвышенности надуровнем моря – девятьсот метров. А сейчас они двигаются с юга на север, внаправлении знаменитого Каракумского канала, потихоньку опускаясь по отношениюк уровню моря.

После всего услышанного бравый старлей признался самомусебе, что не избежал высокомерия западного человека по отношению к восточному:мол, раз туркменка, то уж точно плохо образована, малограмотна, и школу-то,поди, не посещала, а ткала в это время ковры, пекла лепешки, помогала матери подому и мечтала поскорее выйти замуж за знатного бая – допустим, за владельцасамой большой в округе отары овец. А вот поди ж ты...

Короче говоря, теперь на их пути вздымались бархан забарханом, как волна за волной, холм песка пониже, холм повыше. А вот чего невстретилось ни разу, так это оазисов в живописном исполнении: три знойныепальмы тра-ля-ля росли. Думается, все выходы воды на поверхность уже несколькостолетий как обросли городами и деревнями, не осталось уже старых добрыхтрехпальмовых оазисов…

Между прочим, и с растительностью в песках дело обстоялонесколько лучше, чем представлялось Карташу. Он полагал, что лишь саксаулспособен порадовать глаз пустынного путника, да и то изредка. Ан нет. Окромязнаменитой верблюжьей колючки произрастали – спасибо за показ и разъясненияДжумагуль – и другие кустарники: черкез, кандым, песчаная осока, мятлик. Дажесаксаул, как выяснилось, бывает белый и черный. И называют его здесь несаксаул, а сазак.

Жизни тоже хватало. Особенно пресмыкающейся жизни. Вовсюшныряли ящерицы, а черепахе так даже удалось ненадолго задержать их караван.Завидев ее, Маша пришла в необузданный восторг, как девочка, расхлопалась владоши и даже додумалась попросить Карташа «достать ей черепашку». Старшийлейтенант ВВ, разумеется, гоняться за черепашкой не стал, а в доступныхженскому уму выражениях втолковал некоторые прописные истины, касающиесяпоходного ордера, воинской дисциплины как таковой, места женщины в армии изаодно уж на флоте.

Скорпионы так и вовсе примелькались, как в Сибири комары.Когда они делали привалы или по всяким там надобностям спрыгивали с «корабляпустыни» на песок, рядом обязательно то прошмыгнет, то из-под ноги выскочит ихстарый друг – скорпион обыкновенный, каракумский, ядовитый. Никто уж не визжали справок о быстродействии скорпионьего яда не требовал. Великое дело –привычка. Надо только не забыть, садясь на песок, обстучать ногой пятачок,который собираешься занять.

– В детстве меня каждый год отправляли на каникулы кбабке в деревню. Так вот местные, собирая клюкву на болоте, тоже сперва билиногой по кочке, а уж потом садились на нее, – под влиянием скорпионовГриневский ударился в воспоминания. – Гадюк там на болоте было до дури, накаждой кочке грелись. Ух, сколько страху натерпелся я, городской пацан, в свойпервый выход на болото. А потом ничего, привык. Шарахну по кочке, провожувзглядом юркнувшую в мох змеюку и сажусь, ни о чем уже не беспокоясь.

Змеи тоже попадались. Вопреки приписываемому им глупоймолвой злобному нраву, змеи уползали, оставляя в песке узкую дорожку, едвазавидят людей. Так толком и не удалось рассмотреть ни знаменитую гюрзу, ни неменее знаменитую кобру. Даже безобидный песчаный удавчик предпочел поскореезапрятаться в песок. Что ж, пресловутый царь природы человек сумел основательнонапугать животный мир даже вдали от своих поселений, даже там, где бывает лишьпроездом.

А зверюху, замеченную ими на склоне бархана, Карташ поначалупринял за мираж. И, чтобы разобраться, обратился за помощью к Джумагуль.

– Кто это там? – он показал на улепетывающего совсех лап к гребню бархана зверя.

– Толай.

– Кто?!

– Заяц. Их тут полно.

– Иди ты! – искренне изумился Алексей. Уж никак непредполагал, что зайцы для пустыни суть обыденность.

Еще же над песками пролетали птицы и, судя по размерам, нетолько хищные.

Вот и в езде на верблюде, увы, ничего романтического иувлекательного не обнаружилось. А ведь каким заманчивым виделось плаванье на«корабле пустыни», когда рассматриваешь открытки и иллюстрации: сидишь, как вкресле, возвышаясь надо всем, что есть в царстве песков, с неторопливостью иплавностью аэростата проплываешь по-над бело-желтым бескрайним морем, покачиваешьсяиз стороны в сторону, а в ушах звучит знаменитый джазовый стандарт «Караван».

Покачиваться-то покачиваешься, все верно, однако надоедаетэто занятие до чертиков, до морской болезни, хочется устойчивости – а нету ее.На втором часу езды начинает ныть спина, хочется поменять позу, а как еепоменяешь? Хочется откинуться, прислониться, но куда тут откинешься, к чемуприслонишься? К горбу? Так ведь он маленький и нетвердый. Солнце жарит какненормальное, обливаешься потом, понятное дело, очень скоро натираешь мозоли назаднице и на внутренней поверхности бедер. И думаешь только об одном: опрохладном душе.