Читать книгу "Злые стволы - Андрей Ильин"

И какая тут может быть, к ляху, учетчица, если знать о моей военной профессии и местах службы может только военком! А дежурный так запросто про спецучет.

Неувязочка получается».

— Я выйду покурю, — попросил прапорщик, приподнимаясь.

— Кури здесь, — разрешил дежурный.

— Неудобно как-то, — кивнул прапорщик на прикрепленную к стене табличку «Не курить!».

— Не обращай внимания. Кури. Прапорщик закурил. Прямо под табличкой. Прошло полчаса. И час.

— Ну, все. Больше ждать не могу, — сказал прапорщик. — У меня бычки не кормлены.

— Сейчас, сейчас. Еще минутку. Она уже вышла, — придержал его дежурный. — Ты пойми, если она тебя сегодня не оформит, ее начальство взгреет. По самое первое число! А сегодня только двадцатое. Ты уж не подводи женщину.

— Ладно, — уступил прапорщик. — А в туалет можно?

— В туалет можно. Петров, проводи посетителя в туалет.

— Да бросьте вы. Я и сам как-нибудь доберусь, — попытался отказаться прапорщик.

— Сам не сможешь, — сказал дежурный. — Там ключ нужен. Там дверь на замке.

— Так вы дайте мне ключ. Зачем человека гонять?

— Не положено.

— Что не положено? В туалет ходить?

— Не положено посторонним ключ давать. У нас у военкома на этом деле пунктик. Терпеть не может грязи. А посторонние — сам понимаешь… Не дома. Все сортиры на замки позакрывал. И о ключах — строго-настрого!

— Понятно… — кивнул Анисимов. Ему действительно стало все понятно.

— Петров! Ну, где ты там? Сколько тебя ждать! Появился Петров. И еще Сидоров. Оба с портупеями и расстегнутыми кобурами на боку. И ростом что тот, что другой — под верхний косяк двери.

«Если такие посетителей в сортир сопровождают, то кто тогда в десанте служит?» — подумал про себя прапорщик.

— А второй-то зачем? — спросил Анисимов. — Или у вас сортир двумя разными ключами открывается? Как банковский сейф?

— Второй тоже в туалет. Заодно. Как ты, — пояснил дежурный.

— Пойдем, что ли, — сказал Петров, заступая за спину прапорщику.

— Ты что это? Ты как с посетителем разговариваешь? — строго спросил дежурный.

— А что?

— Ты что с ним говоришь, как будто он зек, а ты конвойный?

— Ну, извиняйте, если что не так.

— Извините… Вежливее надо быть, Петров.

— Ладно. Буду.

«Вот сволочи, даже маскировку не выдерживают, — немного даже разозлился прапорщик. — То ли за слепого дурака меня держат. То ли считают, что я уже ни на что не способен и любое обхождение стерплю».

Прапорщик в сопровождении туалетного конвоя вышел в коридор. И спустился на этаж ниже.

— Вот здесь, — сказал Петров, открывая ключом дверь.

Туалет был маленький. С единственным унитазом и зарешеченным окном. А решетка, между прочим, была новенькая. Поставленная чуть не вчера. Краска еще не обсохла.

— Пусть он первым идет, — предложил прапорщик, кивнув на второго сопровождающего.

— Он еще не хочет, — ответил Петров.

— Я еще не хочу. Я после вас.

Прапорщик зашел в кабинку. И сел на унитаз. Не снимая штанов.

Крепко обложили, сволочи. И нагло. Если бы не нагло — было бы не так обидно. И прапорщик, может статься, принял бы другое решение. Чем то, которое принял. Но прапорщик Анисимов не любил, когда на него давили силой. Еще с ранней юности, когда дрался после танцев один против трех. И даже четырех. И, конечно, был не единожды бит. Но снова дрался. Потому что не мог переступить себя. Не мог, когда ему явно выказывали свое превосходство.

Плохие психологи были местные его коллеги, думая, что добьются своего демонстрацией силы. Никакие психологи были.

— Ой! — в голос закричал сидящий на унитазе прапорщик. — Ой, черт! Ой, парни, что-то мне в живот вступило. Разогнуться не могу. Помогите, что ли.

В кабинку разом протиснулись Петров и Сидоров.

— Вот здесь, — показал пальцем Анисимов, жалостливо сморщив лицо и тихо хныкая. — Очень больно.

От человека с таким лицом и с такими нюнями не могло исходить никакой опасности. По крайней мере для таких лосей, какими были его туалетные сопровождающие.

И Петров наклонился над указанным местом. Анисимов ухватил его за волосы на загривке и что есть силы ударил лицом о фаянсовый край унитаза. Петров даже не вскрикнул. Он упал на пол и затих.

Прапорщик встал на унитаз. И оказался выше ростом своего дылды-противника, который совершенно растерялся и слепо хватал пальцами кобуру, вместо того чтобы бежать из туалета прочь.

— Я же вам говорил, что люблю ходить в туалет один, — сказал Анисимов и резко ударил его кулаком в скулу.

Второй охранник охнул и опустился на первого.

— Большие, а глупые, — сказал Анисимов, перешагивая через их распластанные тела.

Пистолеты он не взял. Зачем ему лишняя головная боль? Драку он мог объяснить вполне понятной бытовой причиной — их к себе вызывающей грубостью. А это лишь статья за мелкое хулиганство. И условный, учитывая его возраст и безупречную биографию, срок. А вот за похищение табельного оружия…

Пистолеты прапорщик разрядил и бросил в унитаз.

А потом вышел из туалета, аккуратно затворив и закрыв на два оборота дверь. У него было не менее десяти минут до того, как здесь поднимется тревога. И еще пять до момента, когда они все сообразят и доложат информацию вышестоящему начальству. За эти пятнадцать относительно безопасных минут он должен был успеть добраться до дома.

Прапорщик вышел во двор военкомата. И подошел к первой попавшейся машине, в которой сидел водитель.

— Закурить есть? — спросил он.

— Есть, — водитель потянулся к «бардачку», открыв свою шею. Прапорщик ударил его ребром ладони в основание затылка. И перебросил на пассажирское сиденье.

Еще одна статья. Угон автотранспорта с применением силы. Ну, ничего, бывшее начальство выручит. Главное, не наделать трупов. А все остальное не страшно.

Свободного времени оставалось четырнадцать с половиной минут.

Анисимов запустил двигатель и выехал с военкоматовского двора…

Глава 41

Таежный лагерь наконец зажил нормальной жизнью. Без этих постоянных, изматывающих душу хозяйственных авралов, когда надо было бесконечно что-то копать, пилить, рубить, тесать, строгать, таскать. А в перерывах — заниматься боевой и политической подготовкой. Наконец все было выкопано, спилено и построено. Наконец началась нормальная, размеренная, к какой они себя и готовили, жизнь.

— Симаков!