Читать книгу "Государевы люди - Андрей Ильин"

Колдун смотрит ладонь, глаза закатывает и вещает:

— Вижу топор и плаху. А под плахой той голова в крови плавает...

— Чур тебя! — машется крестом испуганный пьяница...

И довольный его испугом, Петр смеется. И все, вторя ему, смеются!

— Ага, вот ты где... Густав, друг разлюбезный! — кричит Петр, выволакивая из пьяной, жмущейся к стенам толпы, Густава Фирлефанца. — А поди-ка ты сюда! Скажи, кто он такой есть и чего с ним будет?

Долго колдун пальцем по ладони Густава водил, шептал что-то и свои бельма за веки заворачивал.

— Ну, чего тянешь — говори!

Кивнул колдун и молвил:

— Вижу комнату, полну злата и каменьев самоцветных, а в комнате той человеце, по наружности иноземец, хотя в платье русском...

А ведь верно, так и есть!

И враз напряглись все, друг на дружку озираясь. А ну как не лжет старец, ну — как будущее доподлинно знает?!

И даже Петр присмирел, посуровел, перестал веселиться.

— Верно, — кивает, — чего еще скажешь?

— Вижу, — молвит колдун, — что человеце этому нет прока от тех богатств, а только беды одни. Ему беды и сыну его, плоть от плоти рожденному, и внукам его, и правнукам до девятого колена! Всем от того злата великие несчастья и муки принимать...

И смолк.

Стоит Густав ни жив ни мертв, и ладонь его в руке колдуна трясется — ходуном ходит!

И Петр помрачнел.

И все уже видят, что кончилось веселье, что осерчал царь Петр, в гнев впал. И уж бочком-бочком, а кто задом пятятся к выходу.

— Чего каркаешь, старик?! — грозно спрашивает Петр. — Знать, верно ты злодей?!

И свою руку ему сует.

— Скажи-ка теперь, что со мной будет! Да не соври смотри!

— Вижу я, — сказал старец, — постель, в постели человеце лежит, в жару мечется, кончается... От роду ему пятьдесят три с малым годка...

— Ах ты, шельмец! — злобно перебил колдуна Петр, руку выдернув. — Чего ж так мало мне отпустил? Или пугаешь, бестия?! Кто тебя на такие слова надоумил?..

Пошло лицо Петра судорогами, задергалось, исказилось гримасой, глазищи из орбит вон полезли — верный признак надвигающейся бури.

Приказал коротко:

— А ну — бить его, пока не скажет! Или пока душа из него не выйдет вон!

И сам же первый ударил наотмашь, кулаком в лицо, роняя старца на камень и топоча его сверху ножищами.

И уж никакое это не веселье, а самый — страх!

Тонко, как сурок, свистнул плетенный из кожи, вымоченный в соляном растворе, кнут. Упал на колдуна, перерубая его поперек спины. Бугром вздулась под ним и, аки нарыв, лопнула кожа, брызнув во все стороны кровью.

Вздрогнул, страшно вскрикнул старец.

— Бей! — яростно крикнул Петр. — Туда же бей!

И вновь взлетел и точно туда же, в свежую кровавую рану, ударил кнут, рубя уже не кожу, но плоть, так что ошметки мяса кругом полетели.

— Еще бей!.. Еще!!..

Десяти ударов хватило, чтобы старец тот дух испустил. Вскрикнул, дернулся и затих.

Петр, жадно за пыткой наблюдавший, на ноги вскочил и мертвое уже тело несколько раз пнул. Пнул да сказал:

— Не хоронить его, злодея, собакам скормить!

Развернулся и из пытошной вон вышел!

И все вышли. И уж не пировать отправились, а по домам. И все-то трезвые, хотя до того чуть не по ведру вина выхлебали.

Вона как все обернулось!

Начиналось шутейством да озорством, а завершилось-то невесело!..

Глава 30

Пари есть пари! И тот, кто его заключал и проиграл, должен платить! Тому — кто сорвал куш! Особенно если он не просто так, а — джентльмен.

Мишель-Герхард-фон-Штольц был джентльменом. Причем везучим, потому что обычно всегда выигрывай. Но на этот раз — нет! На этот раз выиграли милиционеры.

Три с расквашенными рожами грабителя стояли рядком в отделении, пряча глаза и хлюпая разбитыми носами.

— Вы узнаете их? — спросили милиционеры.

А черт их знает!.. Хулиганы, особенно на свету, в особенности после того, как побывали в руках милиции, все кажутся на одно лицо.

— Да, узнаю, — ответил Мишель-Герхард-фон-Штольц.

В конце концов, не все ли равно!..

Впрочем, на этот раз он, кажется, не ошибся.

— Посмотрите, это ваши вещи?

Это были его вещи — зажигалка, портмоне и часы. Правда, в портмоне недоставало ровно половины бывших там денег. Даже непонятно, где преступники за эти несколько, между ограблением и задержанием, минут успели их потратить.

— Да, спасибо, мои.

— Гапоненко!

— Я, товарищ лейтенант!

— Давай, оформляй задержание...

— Не надо никакого задержания, — мягко сказал Мишель-Герхард-фон-Штольц. — Вещи возвращены в целости и сохранности, милиция сработала, как всегда, превосходно, все очень хорошо, никаких претензий у меня нет.

— Но вы же говорили — они вас побили! — напомнил милиционер.

— Совсем чуть-чуть, — улыбнулся потерпевший.

Задержанные грабители с удивлением косились на побитого ими гражданина, который теперь их выгораживал перед ментами!

— Значит, все в порядке? — еще раз уточнил лейтенант.

— В совершеннейшем!

— Ну, как хотите, — развел он руками. — Гапоненко!

— Я!

— Ты это — ничего не оформляй. Дай им как следует... И — на все четыре стороны.

На этот раз грабители не имели ничего против того, чтобы им как следует дали. Потому что хоть так, хоть так — все равно дадут, но так — один раз, а если здесь остаться, то не один и каждый день!

Мишель-Герхард-фон-Штольц ждал своих обидчиков подле отделения. Он заметил, как они, гуськом, вышли на крыльцо и, быстро ускоряясь, побежали к ближайшему, за которым можно было скрыться, углу.

— Стоять! — тихо скомандовал Мишель-Герхард-фон-Штольц.

Грабители, испуганно вздрогнув, замерли на месте, разве только рук не задрали.

Но это был всего лишь потерпевший. Он стоял, привалившись плечом к стене, и курил свою сигару, выпуская через нос тонкие струйки дыма.

— Значит, так, джентльмены, — повторил он свое давешнее оскорбление. — У вас теперь есть две возможности. Первая — вернуться туда, — показал он на близкое крыльцо отделения милиции, — лет на пять-шесть... Другая — помочь мне в одном небольшом, которое, как мне кажется, как раз по вашим силам, дельце...