Читать книгу "Дикая степь - Лев Пучков"

Вычистив пороховой нагар, обработал тонким слоем масла все металлические части оружия, затем позаимствовал с постели Бо простынку и пододеяльник, с двух сменных костюмов Бо (хотел толстый родичей удивить, на каждый день торжества — новый костюм!) содрал целлофан, на скорую руку соорудил импровизированные чехлы и, достаточно герметично упаковав оружие с боеприпасами в мешки, отправился на рекогносцировку.

Довольно скоро выяснилось, что лучшим местом для схрона является узкий овражек, петлявший за забором палисадника. Судя по нетронутым зарослям кустов, окрестная детвора сюда не шастает: в Элисте масса недостроя и других более интересных мест для ребячьих тусовок, чем ирригационные прорехи в жилом секторе. Ржавый гвоздь из полусгнившей доски — долой, доску — в сторону, и мы уже в овраге. Если приспичит, рукой подать и в то же время вне усадьбы. Попробуй докажи, что наше. Мало ли что здесь закопано — тут у вас, говорят, террористы всякие ходют!

Сбегав за лопатой, я тщательно исследовал окрестности на предмет обнаружения непрошеных свидетелей, наличия таковых не отметил и, воровато озираясь, оборудовал в кустиках схрон по всем правилам военного искусства.

Свершив обряд захоронения трофеев, я изрядно вспотел и встретил данный факт с оптимизмом: токсины выходят! Не удовлетворившись, однако, первичным потением, я решил перед отправкой в баню дополнительно размяться и, воспользовавшись советом Бо, посетил тот самый сарай, в котором Санал оборудовал спортзал.

Санал — двоюродный братец Бо, двадцатипятилетний оболтус, фанат рукопашки и доморощенный спортсмен-универсал (ничем серьезно не занимается, но все перепробовал и ведет себя соответственно — примерно как трехкратный чемпион мира по боям без правил).

В сарае действительно было мило: самодельная груша в чехле из хорошей кожи, прошитом отличной кожаной бечевой, вкопанные в землю машки, обтянутые все той же кожей, сделанная на заказ штанга, гантели с разновесом и…

— Оп-па! — Вот тут я вспотел гораздо серьезнее — и даже тренироваться не пришлось. Вспотел я, дорогие мои, от внезапно пронзившей меня мысли.

Дело в том, что спортсменистый Санал трудится на республиканском предприятии “Арсчи”. Предприятие специализируется на производстве разнообразных изделий из кожи: национальная одежда, дубленки, всякие там чуни и чувяки (или как там они еще называются на местном диалекте) и так далее. Платить деньги на этом “Арсчи” считается признаком дурного тона, зарплату выдают исключительно продукцией производства — только не готовой, а первичной.

В общем, не буду растягивать прелюдию к осенению или, если хотите, к озарению: в углу сарая громоздилась куча этой самой продукции. Разнообразные лоскуты кожи, куски выделанной овчины и… мотки кожаной бечевы, которой, судя по всему, прошивались эти самые изделия.

В общей сложности, по моим скоротечным подсчетам, этой бечевы было километра три, не меньше. И представьте себе, показалось мне, что похожа сия бечева как две капли воды на ту, что послужила в свое время ханскому шаману для вязания узелкового духовного завещания…

— Вот так, значит… — тихо сказал я, опускаясь на кучу кожаных ингредиентов и пытаясь представить себе, насколько этична будет пакость, которую я собирался сей момент соорудить. — Значит, так…

Впав в раздумье, я прогулялся в дом, вытащил из вещей Бо кисет с “завещанием” и вновь вернулся к сараю.

При ближайшем рассмотрении выяснилось, что бечева там и там имеет ряд существенных различий. Та, что в кисете, была несколько толще, гораздо темнее и значительно мягче современного материала, полученного Саналом в “Арсчи”.

Не будучи специалистом в данном вопросе, я сделал вывод, основываясь на имеющемся наборе исходных данных: материал-то один! И там и там — кожа. То, что в ней за три столетия появились лишние радионуклиды, канцерогены и прочая дрянь, особой роли не играет. Просто та бечева, что в сарае, высохла и скукожилась. А наглухо завязанный кисет сыграл роль своеобразного термостата. Отсюда и мягкость.

Выбрав в куче моток посимпатичнее, я бросил его отмокать в бочку с водой, а сам сел у сарая, размотал ханское наследие по всей длине и принялся его изучать. Тут выяснилась одна деталь, на которую я при первом поверхностном осмотре внимания не обратил. Завещание было разделено на два фрагмента. Основной составлял что-то около трех с половиной метров в длину, а второй был вообще несерьезным: сантиметров шестьдесят, не более.

— Ну и к какому концу его приставлять? — пробурчал я, полагая, что вследствие ветхости бечевы произошел отрыв какой-то части послания.

При более подробном рассмотрении оказалось, что бечева, несмотря на древность, по-прежнему сохраняет первозданную прочность и об отрыве здесь не может быть и речи. Оба фрагмента завещания с двух сторон были отрезаны острым ножом: срезы очень ровные, сделаны под одинаковым небольшим углом и слегка скруглены под воздействием времени. Кроме того, если узлы основного фрагмента располагались на достаточно большом удалении друг от друга, то на коротком отрезке они буквально “сидели” один на другом, а в двух местах даже образовали некое подобие гроздей.

— Шамана бы сюда, — мечтательно сказал я. — Хоть пару намеков — чего там такое…

Увы, данное пожелание было не намного реальнее, чем существование в природе обожаемого дамами сказочного героя — Многочлена (в народных кругах он имеет более, конкретное имя: Шестиглавый Семифуй). Бо сказал, что настоящие шаманы избегают людского общества и найти их чрезвычайно трудно. Поэтому мне оставалось ограничиться созерцанием.

Всматриваясь в лежавшие передо мной фрагменты бечевы, я пытался представить себе, как человек из легенды составлял ханское завещание. Мне очень хотелось уяснить для себя, какие движения делали его пальцы, ловко вязавшие узлы, каков в целом общий стиль такой вот вязки. Эти умозрительные упражнения были вовсе не лишними в свете того, чем я собирался заняться спустя полчаса.

В конечном итоге мое балованное воображение, вволю поплясав на потемневших от времени бечевках, выдало вполне целостный образ вязальщика завещания. Этакий мрачноватый мудрый старичок, сидящий в сгорбленной позе на какой-нибудь кошме, почтительно слушающий хана и неторопливо, машинально нанизывающий узлы. При этом, возможно, он даже не смотрел на свою работу, а. скорее всего прикрывал глаза и шевелил губами, проговаривая про себя важные и значительные слова ханского послания потомкам.

Только вот проговаривал ли он координаты — я так и не представил. Зато уяснил для себя природу короткого фрагмента. Скорее всего старичок связал основной фрагмент и что-то упустил. Что-то, по его мнению, особенно важное. И когда он это понял, то отрезал еще кусок бечевы и довязал последний фрагмент…

Поздравив себя с выдающимися аналитическими способностями, я решил, что достаточно вошел в образ и вполне готов к производству бракованной репродукции. Достав из бочки отмокшую бечеву, я растянул ее на траве рядом с подлинником и принялся вдумчиво вязать узлы. При этом я самую малость лукавил, слегка меняя расстояние между узлами и в произвольном порядке переставляя отчетливо выраженные тесные группы. Наловчившись на большом фрагменте, маленький отрезок я составил и вовсе уж стихийно.