Читать книгу "Экспансия-1 - Юлиан Семенов"

Он вскинулся с диванчика; было еще темно, значит, спал не больше часа; человек на его кровати сжался в комочек, положил ладонь под щеку, чмокал, словно младенец. Это сладкое чмоканье отчего-то разъярило Штирлица; он достал сигарету, закурил, тяжело затянулся и сказал:

— Слушайте, пора и честь знать, у меня ноги затекли.

Чмоканье прекратилось, человек на кровати затаил дыхание и — Штирлиц почувствовал это — спружинился.

— Вы ведь говорите по-английски, — сказал, наконец, человек, откашлявшись, — я плохо понимаю немецкий.

— Ложитесь на диван, я хочу поспать на своей кровати, — сказал Штирлиц. — Ноги свело.

— Я ждал вас с двенадцати, извините за вторжение… Я менял скат, именно я должен был подобрать вас на дороге, вам ведь говорили мои коллеги про голубой «форд».

— Говорили… Что ж так долго меняли скат? Я шел минут двадцать по шоссе, все ждал, когда пульнут в спину.

— Я всегда стрелял в лоб, мы ж не гестапо, — человек поднялся с кровати, потянулся так, что Штирлиц услышал, как хрустнули его суставы, включил свет и, улыбнувшись, сел на стул к колченогому маленькому столику. Ранняя седина делала его лицо благородным, глаза были круглые, иссиня-черные, умные, со смешинкой. — Это ведь я должен был накормить вас сказочным обедом. Придется дождаться утра, пойдем сказочно завтракать.

— Вы, наверно, недавно в Испании, — заметил Штирлиц, не поднимаясь с диванчика. — Здесь отсутствует институт сказочных завтраков; в «Ритце» дают кофе и джем с булочкой, скучно; надо ждать десяти утра, когда откроются испанские таверны, только там можно полакомиться осьминогом, колбасками и тортильей…

— А сейчас только семь, — сказал человек, посмотрев на часы. — Сдохнешь с голода. Может, пока что обговорим ряд вопросов, представляющих взаимный интерес? Не против?

— Давайте, чего ж не обговорить. Вас как зовут?

— Это неважно. Мало ли как могут звать человека. Шарль. Или Магомет. Иван. Важно, что я пришел к вам с предложением. Я представляю американскую разведку и заинтересован в том, чтобы познакомиться с вами поближе. Я только что получил кое-какие данные из Вашингтона, связанные с вами и вашим прошлым. Присматривался я к вам довольно долго, пришлось поработать в немецких архивах, полнейший хаос; видимо, все-таки много документов погибло, но по фотографиям я пришел к выводу, что доктор Брунн и господин Бользен — одно и то же лицо.

— Слушайте, Магомет, — хмуро усмехнулся Штирлиц, но продолжить не смог, потому что человек вдруг переломился от смеха; смеялся он громко, заливисто, как-то по-детски; такое тоже трудно сыграть, подумал Штирлиц; у него глаза птичьи, а такие бывают у детей; глядя на то, как хохочет незнакомец, Штирлиц тоже улыбнулся, повторив: — Слушайте, Магомет, если вы все про меня знаете, то мне неудобно говорить, ничего не зная про вас. Мне за вчерашний день и сегодняшнюю ночь надоели игры. Хочу ясности.

— Будет ясность. Только сначала ответьте, куда вы исчезли с дороги?

— Сначала я выслушаю вас и в зависимости от этого приму решение: сказать вам правду или утаить ее.

— Нет, мистер Бользен-Брунн, у вас нет альтернативы, и права выбора вы лишены. Решать буду я, а не вы. — Гость достал из кармана конверт, подошел к дивану, протянул Штирлицу. — Поглядите.

Там были отпечатки пальцев, его пальцев; Штирлиц был убежден, что именно эти «пальцы» ему показывал Мюллер, когда привел в подвал гестапо и потребовал ответить на один-единственный вопрос: как эти «пальчики» могли оказаться на чемодане русской радистки; Штирлиц, однако, ошибался; отпечатки пальцев — как это явствовало из надписи на обороте — были копией из дела «Интерпола», заведенного двадцать третьего марта сорок пятого года в Швеции по делу об «убийстве доктором Бользеном гражданки Германии Дагмар Фрайтаг».

«Но это же фальшивка, — подумал Штирлиц. — Дагмар присылала мне телеграммы из Швеции».

Он достал из конверта еще одну фотографию: Дагмар в морге, с номерком на ноге; вспышки магния холодно отражаются в белом кафеле; бесстрастные лица полицейских; рядом с ними два человека в строгих черных костюмах.

— А это кто? — спросил Штирлиц, ткнув в черных пальцем.

— Толстый — германский консул фон Рибау. Второго не знаю… Рибау полагает, что этот человек из резидентуры вашего посольства, то, что немец, не сомневается. Мы его ищем. Найдем, это точно.

— Рибау подтвердил свои слова под присягой?

— По поводу чего?

— По поводу смерти фрау Фрайтаг.

— Посмотрите внимательно все документы, там есть заключение шведов. Мы были уверены, что вы захотите получить этот документ.

— Почему?

— Потому что я собрал на вас кое-какую информацию.

— Где она?

— В нашем досье. Хотите посмотреть?

— Естественно.

— Ладно, кое-что покажем. Ну, я жду ответа.

Штирлиц поднялся с дивана, подошел к умывальнику, ополоснул лицо, чувствуя омерзительный запах хлорки (водопровод ни к черту, трубы старые, а испанцы боятся инфекций, — память о чуме живуча, нет ничего страшнее массового мора или голода, потому что толпа становится неуправляемой), травят микробов, а потом глаза; растер лицо полотенцем, аккуратно повесил его на крючок, вернулся к дивану, сел, забросив ногу на ногу, и сказал:

— Меня подобрал на дороге работник вашего ИТТ мистер Кемп.

— Американец?

— Он представился немцем. Может, натурализовавшийся немец, не знаю. Вам проверить легче, чем мне.

— Мы проверим. Что он от вас хотел?

— Того же, чего и вы. Честности и моей дружбы.

— Я вашей дружбы не хочу. Я ею брезгую, простите за откровенность. Я очень не люблю нацистов, но мне поручили встретиться с вами, накормить вас обедом и поговорить обо всех ваших прежних знакомых.

— Зачем вы показали мне эти фальшивки? — спросил Штирлиц, кивнув на фотографии и заявление консула; посмотрев, он неловко бросил их на стол, они рассыпались, лежали веером, как новенькие игральные карты.

— Чтоб вы знали, как вас ищут. Я-то бы вас выдал трибуналу, честное слово, но мои шефы считают возможным использовать вас в качестве рассказчика… Они хотят услышать ваши рассказы о былом, понимаете?

— Понимаю.

— Если вы не согласитесь, пенять придется на себя.

— Выдадите трибуналу?

— После нашего разговора, — если он будет носить вербовочный характер — это уже невозможно.

— Что же тогда делать? Пиф-паф, ой-ой-ой, умирает зайчик мой?

— Что, что?

— Есть такая сказочка про бедного зайца, ее хорошо перевели на немецкий, а я постарался дословно пересказать на вашем языке…

— Дословно — не получится. В дословном переводе отсутствует личное начало, а без личности любое дело обречено на гибель.