Читать книгу "Последняя загадка парфюмера - Антон Грановский"

Несмотря на задорный и дерзкий вид, с Брокаром Алешка Бурдаков был вежлив и по-своему даже деликатен, сразу признав в нем авторитетного хозяина.

Второй работник – Герасим – был угрюм и молчалив. Высокий и худой, он был одет в длинную темную рубаху, похожую на рясу священника, подпоясанную серым линялым кушаком. На желтом костлявом лице Герасима красовалась черная борода, такая густая и страшная, что сделала бы честь самому свирепому из испанских флибустьеров.

Брокару понравилась неразговорчивость Герасима. Он по своему опыту знал, что чем меньше человек болтает языком, тем быстрее спорится работа в его руках. К тому же вскоре после знакомства обнаружилось, что, несмотря на угрюмый вид, Герасим довольно добродушен. На вопрос о возрасте Герасим долго думал, а подумав, сообщил, что ему «лет сорок или около того».

Объясняя Алеше и Герасиму тонкости предстоящей работы, Брокар через каждые три слова спотыкался, не находя в русском языке нужных выражений. Когда он наконец изложил суть дела, Герасим кивнул и деловито поинтересовался:

– Извиняюсь, барин, а что ж такое будет этот «парфум»?

– Парфюм – это… – Брокар наморщил лоб, подыскивая слово, но тут на помощь ему пришел Алеша Бурдаков.

– Балда ты, чернец, – весело сказал он Герасиму. – Парфум по-нашему значит запах. Правильно я говорю, мусье Брокар?

– Правильно, – ответил Генрих.

Герасим с сомнением посмотрел сперва на Алешу, потом на Брокара, потом почесал грязным пальцем свой длинный, хрящеватый нос и задумчиво изрек:

– Вот оно, значит, что. А что, барин, нешто запах можно своими руками сделать?

– Можно, – ответил Брокар.

– Как так? – не понял Герасим.

– Как, как! – с еще большей веселостью заговорил Алеша Бурдаков. – А то сам не знаешь? Ты съешь-ка тарелку гороху – и таких запахов понаделаешь, что хоть святых вон выноси!

Герасим хмыкнул, а Брокар пояснил, тщательно подбирая русские слова:

– Мы будем брать запах из разний предмет. Например, из трава и цветы. Работа будет много.

– Нам не привыкать! – весело сказал Бурдаков. – Ты, главное, плати вовремя, а мы свою работу сделаем. А не заплатишь, так все равно сочтемся – по-свойски.

Тут Бурдаков хитро подмигнул Герасиму. Герасим нахмурил брови, но ничего не сказал.

– Начинать мы с мыло, – продолжил объяснить Брокар. – Оно у вас нет, но очень скоро есть. Только так.

– Это почему же «только так»? – поинтересовался Бурдаков.

– Потому что человек бистро привыкать хорошее, – ответил Брокар. – Если мыло будет дешево, русский человек забывать веник и скребок.

– Насчет этого вряд ли, – с сомнением произнес Бурдаков. – Баня с парком да с березовым веничком – вещь превеликая. Иной мужик от бани больше удовольствия имеет, чем от бабы или от водки.

– Это пока они не знать лючший, – сказал Брокар. – А я им показать. После мыла будем работать духи. Хороший духи!

– Про духи я знаю, – кивнул Бурдаков. – Только вот, барин, никак я не могу понять одну вещь.

– Какой вещь? – прищурился на него Брокар.

– Я так разумею, господин Брокар, что запахи должны улетучиваться в воздух. Как же их удержать?

– Правильно разуметь, Алексей, – улыбнулся Брокар. – Для того чтобы держать запах, парфюмер делать специальный фиксатор – мускус или амбра. Они замедлять испарение ароматный смесь.

– А что ж это такое?

– Амбра получаться из внутренности кит. А мускус – из олень-кабарга.

Бурдаков озадаченно поскреб в затылке.

– Живодерская наука, – резюмировал он. – А что, дороги эти вещества?

– Очшень, – кивнул Брокар. – Чтобы брать килограмм мускус, надо губить целое стадо олень.

Бурдаков присвистнул:

– Вот это да! Кто ж нам это стадо пригонит?

– Это мой забота, – улыбнулся Брокар. – Ладно, братцы. Утром будем начинать работа. Надо приходить раньше. И надо спать хорошо – день будет очшень тяжелый.

Следующий день и впрямь оказался очень тяжелым – равно как и последующие. Свое «дело» Брокар открыл в Хамовниках, в Теплом переулке. В большой комнате, которую Генрих гордо именовал «лабораторией», стояла дровяная плита, на ней – несколько чанов, в которых Брокар с помощью своих подручных – Алешки Бурдакова и Герасима – варил мыло. Расходились по домам после заката. А с рассветом снова были на месте. Герасим и Бурдаков нарезали остывшее мыло на куски и шли с ним на улицу – торговать.

Во время обеда Генрих часто мечтал вслух. Он рассказывал Герасиму и Бурдакову о паровой машине, которую он непременно купит, о настоящей лаборатории, в которой родятся его новые неподражаемые ароматы, и даже – чего уж скромничать – об огромной фабрике, которой он будет владеть вместе с Шарлоттой.

Поскольку рассказывал все это Генрих по-французски, Герасим и Бурдаков не понимали ни слова. Однако, видя блуждающую, мечтательную улыбку на губах своего патрона, они считали должным кивать и улыбаться в ответ.

На исходе третьего дня Алеша Бурдаков и Герасим сидели в кабаке и обсуждали свою новую работу. Вернее, Бурдаков обсуждал, а Герасим изредка поддакивал, закусывая очередную порцию водки куском черного хлеба с солью.

– Нам за этого мусью, как за мамкин подол, держаться надо, – говорил Алеша, вращая мутными от выпитого глазами. – Работать мусью умеет и дело свое знает.

– Работать многие можуть, – философски изрек Герасим.

– А ты глаза его видал? – не унимался Бурдаков. – Видал, как он на всех поглядывает?

– Ну?

– Чего «ну», балда?

– А как поглядывает-то?

– Как, как. Как будто весь мир купил и в карман себе положил. Попомни мое слово, борода, далеко шагнет наш мусью. – Бурдаков откусил соленого огурца, подумал, ухмыльнулся и добавил, похрустывая огурцом: – Ежели, конечно, ног по пути не обломает.

– Держись не держись, а на чужом горбу в рай все равно не въедешь, – философски заметил Герасим.

– Это смотря какой горб, – прищурился на него Бурдаков. – Ты пораскинь мозгами-то! А ну как он и правда разбогатеет?

– Хорошо, ежели так. Но нам-то какой с этого прок?

– А такой, что и мы свою денежку отхватим!

Герасим скептически усмехнулся и сказал:

– Это когда ж такое было, чтобы работники за хозяином в гору пошли?

– А я тебе говорю – пойдем! – горячо заверил его Бурдаков. – Мы с тобой свой кусок с барского пирога поимеем, уж попомни мое слово. А ежели нет… – Бурдаков с хрустом сжал пальцы в кулак, и пьяные глаза его еще больше затуманились. – Мы мужики не гордые, можем и сами свое взять. Правильно я говорю, борода?

Герасим ничего не сказал, лишь ухмыльнулся в черную бороду и посыпал горбушку хлеба крупной темноватой солью.