Читать книгу "Бей первая - Юля Артеева"

смены 31 декабря и 1 января. Учитывая, что я дополнительный стафф, призванный увеличить продажи, это вроде бы логично. Но Разгильдеев так не считает.

– И постоянно твердит, что мне тут вообще не место, – возмущенно заключаю я, пересказывая Нику наш последний спор.

Он задумчиво пересчитывает коробочки туши и нехотя отзывается:

– Лилу, не глупи.

– В смысле?

– В смысле, ты умная девочка, – тут Никита поворачивается ко мне и облокачивается на выдвинутый ящик. – Ну и что, ты правда думаешь, что Андрей на тебя не… мечтает?

Я хмурюсь:

– Ник.

– Лан, ну дурочку не строй. Отбрось кокетство и признай – Андрей на тебя слюной исходит. Здесь всем это известно. Так вот, это в принципе некрасиво. А в глазах твоего парня – вообще катастрофа.

– А-а, – тяну я, внезапно понимая.

– Дошло?

– Дошло. Я не думала, что Кирилл знает, – бормочу потерянно.

– Боюсь, я в этом несколько поучаствовал. Но так надо было.

– В смысле?

– Неважно. Девять уже, гоним.

Я только киваю и зашвыриваю блокнот в накопитель. Ну я и дура. Так старалась следить за всем вокруг, что упустила очевидное. Теперь понимаю, почему пацаны так торопили меня на выход, когда Ник был в отпуске. Заглядывали в зал, а я раздражалась, что они нарушают мои границы. Какие, на хрен, границы. Моя жизнь – это эталон отсутствия границ.

Мы выходим из магазина, и я невольно любуюсь своей адской четверкой, пока Ник здоровается с ними за руку. Все такие разные, и все потрясающие. Мне очень повезло. Разгильдеев смотрит угрюмо, но все равно берет меня за руку. Мы же поспорили прямо перед моей сменой. Люблю в нем то, что, как бы он ни был зол, все равно не оставляет меня. Дает понять, что это временная размолвка. Я очень многое в нем люблю. И вообще… неважно.

Чуть притормаживаю его, как мы делаем обычно, когда хотим остаться наедине при остальных.

Говорю:

– Кир, слушай. Извини, хорошо?

Заглядываю в его зеленые глаза. Поддеваю пальцем козырек бейсболки, чтобы лучше их видеть.

Он кивает, и я продолжаю:

– Я понимаю, почему ты злишься. И почему хочешь, чтобы я уволилась. Но я не могу, понимаешь? Правда не могу. Пока я в школе, это самое выгодное место, которое только можно представить.

Мы медленно выдвигаемся вслед за ребятами, и Разгильдеев смотрит себе под ноги, но я вижу, что он внимательно меня слушает. Тогда я выдаю ему то, чего раньше не говорила:

– Я коплю деньги на квартиру. Чтобы летом можно было съехать. Потом, когда поступлю в универ, и у меня будет достаточная сумма, я сменю работу. Хорошо? Кир?

Он снова кивает, притягивает меня к себе и целует в висок. Сдержанно выдыхает, и, мне кажется, это дается ему тяжело. Говорит:

– Хорошо, Разноглазка.

Я обеими руками обхватываю его за талию и прижимаюсь щекой к серой толстовке под распахнутой курткой. Ненавижу ругаться. Но верю, что это неизбежно. И что все можно решить.

И снова чувствую себя счастливой.

Но на следующий день я получаю тройку по геометрии. Не хочу драматизировать, но расцениваю это как плохой знак. Очень-очень плохой. Как начало моего падения.

Я пялюсь на цифру «три» в своей тетради и каждой клеточкой ощущаю животный ужас. Вышло глупо. Я сделала идиотскую ошибку в начале задачи, и дальше все пошло не так. А когда обнаружила ее и бросилась переделывать, не успела решить последнее задание. До этого я была очень аккуратна. Не давала отцу ни малейшего повода для наказания. И, кажется, бесила этим его еще больше. Но теперь у него на руках все карты. Я знаю, что электронный дневник он мониторит каждый день.

Чувствуя приближение приступа паники, пытаюсь успокоиться. Дышу по счету. Мечусь взглядом по кабинету в поисках нужных цветов. Думаю – ну и что? Меня что, до этого ни разу не наказывали? Не пороли? Я разве от этого умерла? Нет. Значит, смогу пережить и этот воспитательный эпизод. Синяки пройдут, а я восстановлюсь, как птица феникс.

Но весь день меня не покидает гадкое чувство тревоги. Ожидание казни хуже самой казни. Я почти готова бежать домой и сама вручить отцу ремень.

Но вместо этого я досиживаю все уроки. Иду к Белому, ем грибной суп. Смеюсь над шутками ребят, обнимаю Кира. Иду на работу, делаю там два больших чека. Болтаю с клиентами, желаю хорошего вечера, свечусь улыбкой. Действуя на автомате, так глубоко заталкиваю свои чувства, что почти теряю связь с ними.

А потом прихожу домой.

– Лана, – говорит отец с кухни, – зайди.

Разуваюсь, медленно продвигаюсь по коридору, останавливаюсь на пороге. Прямо смотрю ему в глаза.

– Тройка, значит?

Я молчу.

– Мы разве не договаривались, что ты будешь учиться на «отлично»? Разве я не предупреждал тебя, что у лени и невнимательности есть последствия?

Шею схватывает спазм, голова мелко трясется. Спокойно, спокойно. Просто перетерпеть.

– Договаривались, – отвечаю через силу.

В ответ отец берет со стола ремень. Готовился. Ждал меня.

– Кофту, – велит он коротко.

Я поворачиваюсь спиной и задираю толстовку. Все, теперь уже не страшно.

Сначала стою прямо. Отсчитываю. Слушаю. Его дыхание, движение воздуха, шлепок мертвой кожи о кожу живую.

Четыре, пять.

Уже горблюсь. Впиваюсь зубами в ворот толстовки, из-под зажмуренных век брызжут слезы.

Шесть, семь.

Отец натужно хрипит. Старается папочка. Умру, но не крикну. Ни звука не услышит от меня.

Восемь, девять. Пряжка. Завершает всегда пряжкой. Значит, уже заканчиваем.

Когда он останавливается, тяжело дышит и хрипло выдает «свободна», я просто опускаю одежду на горящую кожу и нетвердой походкой ухожу. Иду в комнату, ложусь на диван и горько плачу. Оплакиваю свое детство, свою юность, свою психику. Жалею себя. Жалею до сумасшествия. Так, как никто не пожалеет. А потом, уставшая, засыпаю.

Просыпаюсь будто обожженная. Физически и морально. На спине раны свежие, на душе – уже грубо зарубцевавшиеся. Сил нет. Я умываюсь, макияж наношу ярче, чем обычно, чтобы скрыть опухшие веки. Отвечаю на сообщения Кирилла. Пишу, что вчера просто уснула. В нашем общем чате на пятерых щедро раздаю смайлики на вчерашние мемы, которые пропустила. Завиваю волосы механически. Есть не хочется, так что на кухню даже не заглядываю. Переодеваюсь, даже не глядя на себя в зеркало.

Когда у подъезда встречаю пацанов, то на автомате еще отыгрываю веселую Мальвину, уже привычную им. Но боюсь, что они чуют подмену. Я говорила, что это зверье, а не дети. Тогда вкладывала в это другой смысл, но была на верном пути.

– Киса, все в порядке? – обеспокоенно спрашивает Малой.

Я энергично