Читать книгу "Опоздавшие на поезд в Антарктиду - Наталья Труш"

Я сделал вид, что не заметил, чему Вася был чрезвычайно рад. Но я выводы сделал. И когда дошло дело до привлечения его к нашей работе – я рассказывал об этом тебе, – я был категорически против этого. Просто не доверял ему. Нельзя доверять человеку, который врет. Он проверку не прошел, «тест на «верблюда», на пачку «Кемела», то есть! И ведь чувствовал я, что не стоит его к себе близко подпускать, но меня убедили, что доверять ему можно. Результат тебе известен.

Я потом эту историю много раз рассказывал, особенно молодым, которые порой сами не ведают, что творят. Надо уметь от многого отказываться, даже если очень хочется. Я потом своим этим мыслям подтверждение нашел у какого-то поэта. Позволите?

…Умей отказываться начисто,

Не убоясь и одиночества,

От неподсудного ловкачества,

От сахарина легких почестей.

От ласки, платой озабоченной,

И от любви, достаток любящей,

И от ливреи позолоченной

Отказывайся – даже в рубище.

От чьей-то равнодушной помощи,

От чьей-то выморочной сущности…

Отказывайся – даже тонущий —

От недруга руки тянущейся![1]

Вот. «Умей отказываться…» – правило номер один, которое я хорошо усвоил. А вообще-то несвобода дает целый свод правил, на все случаи жизни. И выполнения их там требуют строго. Пообещал – сделай, а не можешь – не обещай. Нормальные правила, общечеловеческие. Правда, более строгие, чем по другую сторону решетки. И спрашивают за них очень строго. Впрочем, может, так и должно быть?»

Покровский сложил исписанные листочки ровной стопочкой, перечитал. Ему понравилось. На книжку похоже. Правда, без начала и без конца. Бывают такие, испорченные плохими читателями. Покровский к ним не относился. Как раз наоборот, он любил читать.

«Вот и подошло время рассказать тебе о персонаже, который являет собой яркий пример «человека с другой стороны», чтобы ты поняла, кто есть кто.

Начальник уголовного розыска Михал Палыч Терехин был личностью легендарной. Для одних – бескомпромиссный борец с бандитизмом и коррупцией, для других – самый главный бандит и коррупционер. Понятно, что второе доказать было практически невозможно, хоть все это знали наверняка.

Я хочу рассказать тебе, как первый раз встретился с ним. О-о, это целая история. Когда нас с Сережей взяли на квартире у Виктории, нас били до полусмерти. Очень скоро я потерял сознание, и это было спасением…»

Покровский очнулся в каком-то кабинете, прикованным наручниками к сейфу с одной стороны и к батарее – с другой. Потом уже он узнал, что находился в прокуратуре.

Как только его угораздило прийти в себя, так тут же, как будто почувствовали это, явились опера. Обрадовались, что Покровский в сознании, и начали его молотить.

Это было страшно. У него уже была сломана нога, стоять он не мог и фактически висел на руках. Он почти ничего не видел, так как один глаз у него заплыл полностью, а в другом была лишь узенькая щелочка. Каждый удар сопровождался страшной болью – ребра были сломаны. Было ощущение, что от побоев они втыкаются в сердце, в легкие.

А еще Илья молчал, и за это его били все ожесточеннее. Было ощущение, что его истязатели сами уставали. Наверное, так и было, потому что в какой-то момент ему сказали:

– Молчишь? Ну, молчи-молчи, придет «сам» – заговоришь!

И этот «сам» не заставил себя долго ждать – явился. Коренастый, широкоплечий, коротко стриженный, с печаткой золотой на пальце правой руки и толстенной золотой цепью на шее. Типичный бандит девяностых!

Зашел в кабинет, дверь за собой ногой закрыл, выпучил на Илью глаза навыкате, с удивлением спросил с украинским гхеканьем:

– Ты хто таков?

– А ты кто? – спросил Покровский в ответ.

– Тут я вопросы задаю, слышь, ты?! Ты хто таков, засранец? Тебя такого откуда занесло в мой город?! Кто разрешил грабить мой город?! А?! Это мой, слышишь? Мой и только мой город! И только мне позволено его грабить!

«Ну, точно! Бандюган какой-то местный!» – подумал Илья и снова спросил:

– Ты-то кто такой?

– Я хто?! Это ты меня спрашиваешь, хто я?! Я тут главный! Я начальник, мля, уголовного розыска, понял? Терехин Михал Палыч, мля, понял?!

Илья не успел подумать о том, что это какая-то чертовщина, как Терехин со всей силы врезал ему ладонями по ушам. Илья мгновенно оглох, а по шее справа побежал теплый ручеек.

Не успел очухаться от чудовищной боли, как он достал ствол и со всей силы двинул Покровскому в приоткрытый рот. Слева захрустело, и от дикой боли Илья чуть не потерял сознание. Но нашел в себе силы и сплюнул под ноги два сломанных зуба…

Но самое страшное, что он ощутил, – это странные перебои в сердце. Илья никогда не чувствовал, что у него есть этот орган, и это говорило о том, что сердце всегда было здоровое. А тут он реально почувствовал, что оно работает как-то не так. И впервые за все время Илья испугался. Он понял, что больше не выдержит побоев.

– Я буду говорить. – Губы в запекшейся крови с трудом разлепились, и тут же под ноги ему начали капать яркие красные капли.

– Вот это уже лучше! Я ж обещал тебе, что будешь говорить! Обещал?!

Покровский кивнул в ответ.

– Ну вот! У меня тут все говорят! Ну, давай, поехали.

И Илья «поехал». На квартире у Виктории их взяли с оружием. Было там несколько стволов, и он начал сочинять историю во спасение.

– Я работал по заказам. В разных городах восемь жмуров – мои. Половина – в Свердловске.

В своих повествованиях Ольге Илья опускал самые жуткие картины своего пребывания в неволе. Если рассказывать все, то любой законопослушный гражданин усомнится в том, что это честно. А кое о чем у Ильи и вообще бы язык не повернулся говорить – стыдно было бы рассказывать девушке такое!

* * *

«Я сочинял, но сочинял о том, о чем знал наверняка. В Свердловске в начале девяностых проходил большой передел в криминальной среде, и там действительно полегло немало известных личностей. Я знал об этом очень хорошо. И не только из газет. Так получилось, что я осенью девяносто второго был в этом уральском городе по своим делам. Жил в гостинице, обедал в ресторанах, встречался с разными людьми в разных организациях. Рассказывая сочиненную историю Терехину, я легко называл какие-то имена, даты, названия мест.

Я убедил его в том, что все именно так и было, и он был счастлив! Восемь трупов, в которых я признался, – это была его победа. Оставалось только получить доказательства того, что найденные у нас стволы засветились в восьми убийствах в России, и за поимку такого преступника можно было вертеть дырочки на парадной форме.

Я понимал, что у меня в запасе не так много времени. Ну, сколько его потребуется для экспертизы? Три дня? Четыре? Неделя – максимум. И это была моя неделя.