Читать книгу "В сердце России - Михаил Иванович Ростовцев"

выполненная в стиле русских фресок XVII века.

Если вам, читатель, доведется быть на этой улице, вы непременно остановитесь в самом начале ее перед одноэтажным в два оконца приземистым домиком с вывеской прошлого века на фасаде: «Скоропечатная и граверная мастерская М. И. Свердлова, резьба печатей и каучуковых штемпелей. Фирма существует с 1881 года». Время словно остановилось в стенах домика, сохранив в неприкосновенности этот трогательный уголок старого Нижнего. Тут ремесленник-гравер Михаил Израилевич Свердлов держал мастерскую. На витрине выставлены изделия ремесленного труда: печати, пластинки с гравировкой, визитные карточки.

На стене домика мраморная плита. Золотыми буквами на ней написано: «Здесь родился и жил в 1885–1905 годах Яков Михайлович Свердлов, Председатель ВЦИК РСФСР». Входим в дом-музей. В глубине маленькой комнаты — конторка, на которой покоится гроссбух, рядом керосиновая лампа. В задней комнатке стоит «американка» — допотопный печатный станок. Старый гравер брал иногда на печатание афиши, объявления, приглашения: за какое дело ни брался — только бы прокормить семью из восьми человек.

В начальном училище Яков обнаружил способности. Много читал ночами при свете керосиновой лампы, забравшись на чердак. По бедности оставил гимназию после четвертого класса, а после смерти матери в 1901 году 16-летний подросток покинул отцовский дом, поступил учеником в аптеку пригородной слободы Кунавино, как тогда называлось Канавино, населенной рабочим людом.

Из короткой 34-летней жизни 20 лет Яков Михайлович жил и работал в родном городе. Трудной была жизнь. Репетировал гимназистов младших классов, переписывал роли для актеров театра, правил корректуру, лишь бы заработать на пропитание. Будучи активным членом Нижегородской подпольной организации социал-демократов, Яков Михайлович использовал мастерскую отца в революционных целях: печатал прокламации, листовки, секретно изготовлял печати, штемпеля для партийных документов, через рабочих добывал шрифт для подпольной типографии. Домик Свердловых служил явочной квартирой нижегородских большевиков.

Родной город был для Свердлова революционной школой. Здесь сформировалось его большевистское мировоззрение, тут получены первые навыки революционной работы. Полиция установила за ним слежку. В рапорте нижегородского полицмейстера губернатору, относящемся к 1904 году, мы читаем: «Состоящий под гласным надзором мещанин Я. М. Свердлов ведет самые деятельные отношения со всеми поднадзорными лицами, он опасный пропагандист-революционер, человек вредного направления». Несколько раз в начале 1900-х годов Свердлов был узником нижегородской тюрьмы, а потом — уральских тюрем, сибирской ссылки- Одну треть своей жизни, до конца отданной делу Раоочего класса, Яков Михайлович провел в заточении. «П Ничто не могло сломить волю революционера, ока бьется в моей груди сердце, — писал Яков Михайлович в одном из писем из царского застенка, — пока струится в жилах моих кровь, я не прекращу борьбы и верю, твердо верю, мы доведем ее до победного конца. Мы победим, за нас весь мир трудящихся». Свердлов любил жизнь. «Хорошо жить на свете. Жизнь так многообразна, — писал он из тюрьмы, — так интересна, глубока, что нет возможности исчерпать ее».

Освобожденный Февральской революцией из туру-хан ской ссылки, Яков Михайлович был активным участником Октябрьской революции в Петрограде. Горевшая ярким пламенем жизнь Председателя ВЦИК погасла внезапно. Смерть настигла его в момент самой напряженной, самой кипучей работы. Восемнадцатого марта 1919 года Москва проводила Я. М. Свердлова в его последний путь. В речи на похоронах Свердлова В. И. Ленин говорил: «Если нам удалось в течение более чем года вынести непомерные тяжести, то это только потому, что выдающееся место среди нас занимал такой исключительный организатор, как Яков Михайлович».

СЛОВО О ВЕЛИКОМ ПИСАТЕЛЕ

Много в городе мест, связанных с А. М. Горьким. Стремление туристов и всех приезжающих сюда — побывать в «домике Каширина». Одноэтажный, стоит он над крутым спуском к Волге в самом начале улицы, называемой Почтовым съездом. Перед ним булыжная мостовая, керосиновый фонарь на деревянном столбе. Над воротами табличка с надписью: «Дом цехового Василия Васильевича Каширина. Свободен от постоя». Дом принадлежал деду Алеши Пешкова, будущего великого писателя Алексея Максимовича Горького. Под шатровой крышей, дом плотно обшит тесом, оторочен фигурными наличниками и наугольниками. Под его окнами палисадник, поставленный когда-то не для украшения, а для того, чтобы соседи не заглядывали в окна. На ставнях полосы железных запоров. Ворота ведут в тесный двор, отгороженный от соседей глухим забором с железными гвоздями наверху. В правом углу красильня. Тут же сарайчик с печью на три котла: красили в три цвета привозимые крестьянами домотканые холсты.

Кажется, будто время не изменило ничего. И дом, и двор, и его окружение выглядят так, как было более века назад. Сюда уже подступили многоэтажные жилые здания, но этот домик никогда не уступит место новому, будет стоять вечно.

Алеша Пешков родился в Нижнем Новгороде в 1868 году. Отец и мать с трехлетним сыном в 1871 году переехали в Астрахань. Там семью постигло горе: холерой заболел Алеша, отец выходил его, но сам заразился и умер. Мать с сыном вернулась на родину, в отчий дом владельца красильной мастерской.

С улицы дом показался нам просторным, но внутри в трех маленьких, полутемных комнатах было тесно и подавляюще мрачно. В них жила семья из шестнадцати человек.

Тот, кто читал горьковскую повесть «Детство», сразу узнал бы сумрачную кухню с двумя оконцами на улицу, иконы с лампадами в углу, русскую печь с широкими палатями, на которые, дрожа от страха, забирался Алеша во время драк; широкую скамью, которую дед по субботам, перед уходом в церковь, ставил посредине кухни и жестоко порол на ней провинившихся за неделю детей. Ребенок покорно ложился на скамью вниз лицом, его привязывали к скамье под мышками и за шею широким полотенцем. После дедовских ударов на спине сразу загоралась, вспыхивала красная полоса. Возле двери, в углу деревянное ведро — лохань с пучком розог из ивовых прутьев. Розги всегда мокли под рукомойником, чтобы были гибче, чтобы били сильнее. Этими розгами дед однажды засек Алешу до потери сознания за то, что внук хотел выкрасить скатерть.

«Когда свой родной бьет, а не чужой, то это не обида, а наука», — говорил дед. Набожность уживалась в нем с жестокостью и алчностью. Жизнь в доме определялась правилами, выработанными дедом, у которого все находились в рабском подчинении.

Парадная — главная комната принадлежала деду, была запретной для остальных жильцов дома, обставлена с претензией на мещанское благополучие. Из нее просматривается Волга, в ней больше света, на окнах кружевные занавески домашней работы. Здесь горка с гостевым фарфором, кованный жестью сундук с замками, диван, бархатная скатерть на столе со счетами и псалтырем, по которому тетка учила Алешу молитвам. Самая маленькая