Читать книгу "След Ведической Руси. Научное обоснование зарождения арийской цивилизации на севере Евразии - Светлана Васильевна Жарникова"

отметим, что венчальная рубаха, сохранявшаяся всю жизнь, иногда служила и погребальной, т.к. между свадьбой и смертью в народной традиции нет существенной разницы. В целом костюм молодой первого года замужества, как и ее рубаха, отличался особой нарядностью и насыщенностью древними охранительными орнаментальными комплексами.

По обилию декора с подвенечной рубашкой могли соперничать только рубахи-сенокосницы, в которых выходили на первый покос, и рубахи-подольницы, одеваемые в Егорьев день на первый выгон скота в поле. И на сенокос, и на выгон скота одевали наиболее нарядные рубашки молодухи первого года замужества. Именно они первыми начинали ворошить сено на покосе или отправлялись на реку за водой в день первого выгона, чтобы коровы лучше доились. Рубахи-сенокосницы и подольницы обязательно одевали без сарафана, с поясом. Основной декор был сосредоточен на груди и по их подолу, в широкой орнаментальной вышитой или тканой полосе.

В связи со своей обрядово-магической функцией рубаха играла большую роль также и в родильной и крестильной обрядности. Так, новорожденного принимали на венчальную рубаху отца, после обряда крещения младенца заворачивали в венчальную рубаху отца или матери, в зависимости от того, мальчик это или девочка. Во Владимирской области «в знак того, что молодую мать и ребенка можно было навещать, у бани вывешивали рубаху роженицы»330• О том, что орнаментированная рубаха была тесно связана с символикой плодородия в глубочайшей древности, свидетельствует, кроме приведенных ранее, и тот факт, что в Северо-Западной Индии, в штате Раджастхан, во время праздника «Сомари амавасья» «Безлунный понедельник», который замужние женщины (высоких и средних каст) празднуют как день, благоприятный для их мужей, они совершают следующий обряд: «Женщины лепят из коровьего навоза фаллообразный предмет (гаур), окрашивают его красным, подносят ему бетелевую смесь (пан) и угощения, а затем с молитвой прикасаются к своим цветным одеждам и браслетам. Это также элемент заклинательной магии, так как вдовы не могут носить орнаментированные ткани и украшения», пишет Н.Р.Гусева (курсив мой. С.Ж.)331. В одном из гимнов Ригведы, посвященном богу Огня Агни, говорится: «... мы, из любви к тебе работали ногами, руками, телами... », и «Да будет, о Агни, счастливым, богатым прекрасными дарами тот, кто постоянным жертвенным возлиянием, кто гимнами старается радовать тебя в своем доме (весь) век. (Да будут) ему все дни прекрасны таково будет пожелание»332. Здесь подчеркивается, что жрецы, встречая утреннюю зарю, пришедшую на смену зимнему мраку, разжигали костры и плясали, распевая ритуальные гимны. При этом подчеркивается, что для того, кто постоянно приносит такие жертвы в своем доме, «все дни будут прекрасными». Но в тех же гимнах Ригведы исполнение ритуального гимна и пляски сравнивается с ткачеством и шитьем одежды. Так, обращаясь к владыке космического закона богу Варуне, певец просит:

«Ослабь грех на мне, словно пояс!

Пусть будет намудача (в том, чтобы достигнуть) источника твоего закона, о Варуна!

Да не порвется нить у меня, ткущего произведение!»333

или, обращаясь к богу ветра Ваю, говорит:

«Для тебя чистые утренние зори вдалеке Ткут счастливые одежды из чудесньzх лучей»334•

И здесь стоит вспомнить миф о боге Рудре-Шиве, давшем согласие «при помощи мудрого ткача открыть смертным божественную загадку космического танца. Мудрец должен был, не поднимая глаз на танцующего бога, только лишь с его слов перенести танец на ткань. Выткав на станке семьдесят поз, ткач посмотрел вверх, и разгневанный Шива прекратил свое откровение»335 •

Таким образом, можно сделать вывод, что еще в арийской древности одежда, а точнее льняная орнаментированная рубашка, соединяла человека с миром богов, несла в себе символику ритмов космоса или «божественного космического танца», сочетавшего в себе как созидание, так и разрушение, как жизнь, так и смерть.

Кроме рубахи, передника-занавески и пояса огромную роль в женском костюме играл головной убор. С ним в свадебной обрядности был связан переход из статуса девушки в статус замужней женщины. Девушки имели право «светить волосом», т.е. ходить простоволосыми. Обычно они носили поддевичью ленту распущенные или заплетенные в одну косу волосы. У наших далеких предков сложился целый комплекс представлений, связанных с волосом вообще и женскими распущенными волосами в частности. Считалось, что в них заключается жизненная сила человека, что при помощи распущенных девичьих волос можно приворожить к себе суженого, что «бабы-простоволоски» способны навести порчу на своих мужей, их родню, односельчан и их скотину. Г.Цейтлин приводил следующие примеры поверий в Поморье: «От дурного глаза лечат следующим способом: кусочек материи, украденной у «сглазившего», или же несколько волос из его головы... смешивают с мусором, взятым у порога квартиры больного, смешивают с ладаном, кладут эту смесь в кадильницу и зажигают»336• Отметим, что между тканью и волосом здесь поставлен знак равенства, что вообще характерно для архаической русской традиции, где в обрядовых структурах лен и волос часто взаимозаменяемы. В поморском заговоре знахарка, обращаясь к Клеймону Папаринскому и Василию Лекаринскому, сидящим на острове Буяне, просит оградить «от девки шимоволоски, от бабы простоволоски, от красного глаза, от русого волоса... »337• Вычесанные волосы никогда не выбрасывали, а собирали в специальный мешочек, который по смерти женщины клался ей в гроб под голову. Таким образом, магическая жизненная сила уходила вместе с ее владелицей в мир иной. О том, какое значение придавалось вычесанным волосам в севернорусской народной традиции, свидетельствует следующее описание, сделанное в 1912 году. «Невеста-сирота в день «рукодания» рано утром причитывает матери: «Уж ты послушай-кось, моя красна краси-горка, многожеланна ласкова родитель-матушка, уж я налагаю на тебя службу тяжело-великую: зачерпни-ко свежей водички ключевой, набело приумой мне лицо нерумяно; еще найди-кось дорогой, белой кости гребешок, заздыни-кось свою легкую правую рученьку на мою-то на буйну головушку, на тонку косу красовитую. Уже зачини-кось, заглядь мою тонку косу красовату по одному да по единому русому волосу, по моим по белым плечам могучим. Возьми-кось с дорогого, белой кости гребешка обчески да обрывки моих русых волосов, да не бросай их на тонкий дубовый мост, на пиленный завяжи-кось во плат во тальянский, во узел в немецкий; подержи-кось до крутой до красной весны, до тех пор, пока не станут ясны соколы сеять разные ярости. Уж в то время, в ту светлу пору спосей-ко под светло окошко косящато, под которым уже ты всегда сидишь да любуешься. Что будет уж возрастать из земли: уж с изюмом, с ягодою древо, али горька рябина кудрева? Уж кака будет слетаться: жарка птица жипуча, али горе-горькая птица кукуша. Коли разные птицы жипучи-удачно пойдет мне-ка раняя неволя велика, женско житье подначально: а кукуша