Читать книгу "Антология Сатиры и Юмора России XX века. Том 15. Лев Новоженов - Алексеев"

хорошо!

— А лукошко? — спросил человек.

— Лукошко поставьте к себе на колени. Головку поверните чуть вправо. Вправо голову, говорю! Улыбнитесь! Прекрасно!

Пальцы писателя запорхали по клавишам. Он действительно очень быстро печатал.

— Достаточно! Теперь можете расслабиться.

Человек с лукошком расслабился.

— Это что, повесть? — спросил он.

— Рассказ, — сказал писатель.

— А можно я жену позову? — спросил человек с лукошком! — Она тут недалеко с сынишкой грибы собирает. Мне бы очень хотелось, чтоб вы нас втроем… На память.

— О чем разговор! Конечно, зовите.

— Я мигом. — Человек с лукошком нырнул в кусты. — Зинаида, ау! — раздался крик. Донеслось ответное слабое «ау».

Потом кусты снова зашевелились. Низкий женский голос совсем рядом произнес:

— И вообще, я сегодня плохо выгляжу… Простоволосая, не накрасилась…

— Не выдумывай про себя, — ответил мужской голос.

Вместе с грибным человеком и его женой на поляну вышел мальчик.

— Здравствуйте, — поздоровалась женщина. — Ой, а вы знаете, я всегда плохо получаюсь. Намного хуже, чем в жизни…

— Не выдумывай про себя, — сказал муж.

— Я вас попрошу встать напротив солнца, — сказал писатель. — Вы будете смотреть на мужа, муж будет смотреть на вас. Мальчика посадим в ногах.

После того, как все было кончено, женщина спросила:

— А вы нам экземпляры пришлете, когда будет готово? Хотя бы троечку экземпляров. Матери нужно будет послать.

— Брату, — сказал мужчина.

— Обойдется твой брат, — сказала женщина. — Адресочек запишите. Спасибо! Нет, правда, я всегда плохо получаюсь…

— Не волнуйтесь, — успокоил писатель. — Оформим в лучшем виде.

Попрощавшись, семейство скрылось в лесу. Некоторое время было слышно, как они о чем-то спорили. Упала первая дождевая капля. Писатель раскрыл зонт, вставил в машинку чистый лист. Он очень быстро печатал.

Встреча

Когда мне становится очень грустно, я на кладбище еду. На Новодевичье, а чаще всего — на Ваганьковское, там зелень погуще. И такой покой на меня снисходит такое умиротворение, что все неприятности забываются и опять хочется жить.

Вот и вчера поругался я с начальником. Давление поднялось, сердце пошаливать стало, вижу: без кладбища не обойтись. И поехал. Гуляю я по кладбищу, о вечности думаю, слушаю, как соловьи поют. Вдруг навстречу мой начальник по дорожке идет. Глаза опущены, весь в себя погружен. «Вот и у человека, — думаю, — может, умер кто, может, тетю любимую навестить пришел или друга». Хотел я было в сторону отойти, но заметил он меня. Скорбь на лице изобразил. Подходит и говорит:

— Не думал, что встретиться нам придется сегодня. Примите мои искренние и глубочайшие…

— За соболезнования спасибо, — перебил я его, — только у меня все, слава богу, живы, здоровы. А на кладбище я для исцеления ран души хожу.

Просветлело лицо моего начальника, улыбнулся он мне и так, знаете, тихо и проникновенно сказал:

— И я здесь душой и сердцем отхожу от суеты житейской. Какие пустяки все наши раздоры перед лицом вечности. Вот у меня сын мерзавец, жена не любит камни в почках, а ведь, в сущности, все это суета, тлен.

«Бедный, ты бедный, — подумал я про своего начальника, — и тебе тоже порой несладко приходится». Представил я его себе в гробу, лицо спокойное, суровое, и так мне его жалко стало, что я сказал:

— Не печальтесь, дорогой вы мой. Мы вас все очень ценим и любим. Я как председатель месткома буду для вас глазетовый гроб с кистями требовать, первый его понесу.

— Да, — сказал он, — не оценил я вас раньше.

С виду вы такой тихий, застенчивый, а внутри — змея подколодная. Смерти моей желаете, — закричал он, — так я вас еще сам переживу и похороню.

После таких слов я даже задохнулся от злости.

— У меня дедушка, — кричу в ответ, — долгожитель, и я тоже долгожителем буду…

А он еще пуще голос возвысил, чтобы перекричать меня:

— Чихать я хотел на вашего дедушку, что ты ко мне с вашим дедушкой прицепились, не мешайте воздухом дышать.

Ну, это стерпеть уже было невозможно.

— Это кто к кому цепляется, — кричу. — На работе никому проходу не дает, так и на кладбище от него житья нет…

В зимний день

— Какая все-таки это прелесть — лыжи, — прихлебывая чай, говорит Иван Семенович жене. — Нет ничего лучше лыжной прогулки!

Утро. Воскресенье. Квартира Ивана Семеновича. За столом Иван Семенович, его жена, сын Сергей.

— Летишь с горы, — продолжает Иван Семенович, — только ветер в ушах посвистывает. Мимо тебя несутся елочки, березки всякие. Но вот спуск кончается, крутой разворот, вихрь снега — и ты останавливаешься как вкопанный.

— Еще сделать бутерброд? — спрашивает жена.

— Жаль, жаль. Маша, что ты не умеешь стоять на лыжах, — с сожалением говорит Иван Семенович. — А то бы мы сейчас с тобой вдвоем… Эх!

— Не научилась, — виновато улыбается жена.

— Не научилась, а жаль, — говорит Иван Семенович уже в прихожей, смазывая лыжи. — Сейчас бы мы с тобой вдвоем… Мороз и солнце, день чудесный!

— Физкультпривет! — восклицает Иван Семенович, целует жену, сына и выходит из дома.

На улице он звонит из телефонной будки Михаилу Петровичу.

— Уже все в сборе, — говорит Михаил Петрович. — Тебя только ждем.

— Но только две пульки, не больше, — говорит Иван Семенович.

— Если успеем, три. Купи по дороге пару колод… Что у тебя там громыхает?

— Лыжи проклятые упали, — отвечает Иван Семенович.

А в это время дома у Ивана Семеновича жена убирает со стола посуду.

— Мама! — говорит сын Сергей. — Папа опять лыжные палки забыл.

— Поставь их в шкаф, сынок! — говорит она и издыхает.

«Надо, надо Ивану Семеновичу переходить на коньки, — думает она. — А то в его годы уже трудно тащиться с лыжами на другой конец города к Михаилу Петровичу».

Вера в сказку

— Как знаешь, — сказал брат сестре, — а я считаю, что мы должны рассказать отцу все как есть.

— Жалко, — отозвалась сестра. — Жалко разрушать его веру в сказку. Он так всему радуется.

— Но ведь это же антинаучно! — возмущенно промолвил брат. — В век космоса, медицины, выдающихся достижений науки и техники — и вдруг эти бредни! Ему же, не забывай, уже 38 лет.

— Они все в этом возрасте такие, — возразила сестра. — Наш не исключение. Посмотри на других родителей.

— Мне нет дела до других. Меня волнуют наши. Пусть лучше они узнают все от своих детей, чем услышат где-то на стороне.

— Ладно, — согласилась сестра. — Но только ты сам будешь говорить. У меня язык не повернется.

— Пошли, — скомандовал брат.

Они прошли в комнату, где сидел отец. Они застали его за обычным занятием. Отец включал и выключал разноцветные лампочки, украшавшие новогоднюю елку.

— Папа, — начал сын, — мы с Леной должны