Читать книгу "Радость жизни - Эмиль Золя"

Иногда она подзывала к себе Луизу и поручала ей Лазара, как малого ребенка:

— Постарайся, чтобы ему не было скучно. Ему надо развлечься… Погуляйте как следует. Сегодня я не хочу вас видеть!

Но когда Полина оставалась одна, она мысленно за ними следила. Она целыми днями читала, ожидая восстановления сил, но была еще так слаба, что чувствовала себя усталой, посидев в кресле два — три часа. Книга часто выпадала из рук девушки, мечты уводили ее вслед за Лазаром и подругой. Если они пошли вдоль берега, то должны подойти к гроту, где так хорошо и свежо на взморье в час отлива. Ей казалось, что эти неотвязные мысли вызваны лишь сожалением, что она не может быть вместе с друзьями. Чтение ей вскоре наскучило. Романы, которые были в ходу в этом доме, все эти любовные похождения с поэтически описанными изменами всегда возмущали ее прямую натуру с заложенной в ней потребностью отдавать себя безвозвратно. Разве можно лгать собственному сердцу? Разве возможно, полюбив однажды, вдруг сразу разлюбить? Она бросала книгу и опять уносилась за пределы комнаты; она видела, как Лазар поддерживает томную Луизу: они идут усталой походкой, тесно прижавшись друг к другу, перешептываясь и пересмеиваясь.

— Барышня, вам пора принимать микстуру! — раздавался за ее спиной грубый голос Вероники, пробуждавший ее от забытья.

Уже к концу первой недели Лазар не входил больше в комнату Полины, не постучавшись. Однажды он приотворил утром дверь и увидал, что Полина сидит в постели с обнаженными руками и причесывается.

— Извини, пожалуйста, — проговорил он, отскочив от двери.

— Что это значит? — воскликнула Полина. — Ты меня боишься?

Тогда Лазар решился войти, но, боясь ее смутить, отвернулся, пока она подбирала волосы.

— Дай-ка мне мою кофточку, — спокойно сказала Полина. — Она там, в верхнем ящике… Мне теперь лучше и опять хочется наряжаться.

Лазар смущенно рылся в комоде и находил одни сорочки. Наконец он бросил ей кофточку и стал у окна спиной к Полине, ожидая, пока она застегнется на все пуговицы. Две недели назад, когда он думал, что она умирает, он брал ее на руки, как девочку, не замечая, что она раздета. А теперь ему был даже неприятен беспорядок, царивший в комнате. Его смущение сообщилось и ей; она перестала уже просить его о некоторых интимных услугах, которые он еще так недавно ей оказывал.

— Вероника, закрой же дверь! — крикнула она однажды утром, заслышав в коридоре шаги молодого человека. — Убери все это и дай мне вон ту косынку.

Полина поправлялась с каждым днем. Самым большим удовольствием для нее было стоять, опершись на подоконник, и издали следить за стройкой на берегу. Она ясно слышала удары молота, видела небольшую кучку людей; семь — восемь человек, словно большие черные муравьи, копошились на покрытом желтой галькой берегу. Люди суетились во время отлива и отступали назад, когда надвигался прилив. Но внимание Полины больше всего привлекали белая куртка Лазара и розовое платье Луизы, ярко освещенные солнцем. Она мысленно следовала за ними по пятам, не упуская их ни на миг из виду, и могла бы подробно описать, как они провели весь день. Теперь, когда работы быстро двигались вперед, они не могли больше уходить за скалы и в гроты. Их до смешного маленькие, словно кукольные, фигурки на фоне необъятного синего неба всегда находились перед глазами на расстоянии не дальше километра. Силы возвращались к Полине; к живительному чувству выздоровления безотчетно примешивалось тайное злорадство, что она всюду с ними.

— Что, занятно смотреть, как люди работают? — повторяла ежедневно Вероника, подметая комнату. — Правда, это лучше, чем читать? У меня от книг голова трещит. Если хочешь поправиться, нужно сидеть на солнышке, как индюшка, и пить свежий воздух большими глотками.

Вероника не отличалась болтливостью; ее скорее считали даже угрюмой. Но с Полиной она беседовала по-дружески, полагая, что той это приятно.

— И чудная же работа, право! Ну, конечно, если это нравится господину Лазару… Только хоть я так говорю, а что-то не видать, чтобы она ему по-прежнему нравилась! Да он гордый, стоит на своем, хотя бы работа и наскучила ему до смерти… И притом, если он хоть на минуту отойдет от этих пьяниц-рабочих, они, чего доброго, забьют гвозди вкривь и вкось.

Вероника подмела щеткой под кроватью и продолжала:

— А уж наша герцогиня…

Полина, слушала все время краем уха, но последнее слово ее удивило:

— Что ты сказала? Какая герцогиня?

— Да мадмуазель Луиза! Вид у нее такой, словно ее с заднего крыльца во дворец пускают… Посмотрели бы вы, сколько у нее в комнате разных баночек да скляночек с помадой да духами! Войдешь к ней, даже дух захватывает, — до того пахнет… А все-таки вы красивей.

— Что ты, ведь я просто крестьянка по сравнению с ней, — возразила, улыбаясь, девушка. — Луиза такая изящная!

— Все может быть! Но только ее не за что ухватить, до того она худа; я-то все вижу, когда она моется… Будь я мужчиной, я бы знала, кого выбрать!

Увлекшись и желая убедить Полину, она облокотилась рядом с ней на подоконник.

— Ну, посмотрите только на нее, вон там, на песке, — настоящая креветка! Конечно, она сейчас далеко и не может отсюда показаться ростом с колокольню, но нельзя же быть такой фитюлькой… О, посмотрите, господин Лазар приподнимает ее, чтобы она не промочила туфельки! Ему не тяжело, я думаю! Правда, есть мужчины, которым нравятся костлявые…

Вероника осеклась, заметив, как вздрогнула Полина. Но Вероника беспрестанно возвращалась к этому разговору, ей непременно хотелось еще что-то рассказать. Все, что она видела и слышала теперь, словно стояло у нее комом в горле, душило ее; и вечерние разговоры, когда перемывали косточки Полины, и шутки, которыми украдкой перекидывались Лазар с Луизой, и неблагодарность, граничившая с предательством, царившая во всем доме. Если бы она поднялась к больной в ту минуту, когда в ней особенно было оскорблено чувство справедливости, она бы не удержалась и тут же рассказала обо всем Полине; но она боялась, что девушка от этих рассказов снова заболеет, и потому шумела у себя на кухне, гремела посудой, божилась, что так дальше продолжаться не может, что в один прекрасный день она выйдет из себя и все выложит Полине. А наверху, если ей случалось нечаянно проговориться, она тотчас старалась загладить свою ошибку с трогательной неловкостью:

— Ну, слава богу! Господин Лазар костлявых не любит! Он ведь был в Париже, у него хороший вкус… Видите, он ее поставил на землю, все равно, что спичку швырнул.

И, словно боясь опять сказать что-нибудь лишнее, Вероника снова принималась за уборку и яростно перетряхивала перину. Полина, погруженная в раздумье, до самого заката следила за белой курткой Лазара и розовым платьем Луизы, мелькавшими среди черных силуэтов рабочих.

Через несколько дней у Шанто начался сильный приступ подагры, и девушка решила сойти вниз, несмотря на слабость. Она вышла из комнаты в первый раз после болезни для того, чтобы посидеть у постели больного. Г-жа Шанто со злобой говорила, что у них не дом, а больница; ее муж с некоторых пор совершенно не покидает кушетки. В результате участившихся припадков подагра завладела всем телом, поднималась от ступней к коленям, забралась в локти и наконец в кисти. Маленькая белая горошина на ухе исчезла, но появились другие, более значительные; все суставы опухли: подагрические узлы проступали всюду под кожей беловатыми бугорками, похожими на рачьи глаза. Это уже была подагра хроническая, неизлечимая, подагра, которая сводит суставы и обезображивает тело.