Читать книгу "Перстень альвов. Пробуждение валькирии - Елизавета Дворецкая"

Кто-то из хирдманов свистнул и показал на опушку. Из-за стволов ельника появилась невысокая, тощая фигура. Она плелась неверным, шатучим шагом, содрогалась, как осинка на ветру, то сливалась с сумерками, то показывалась снова. Она была то больше, то меньше, то пряталась среди камней и мелких елочек, то появлялась, как будто не могла решить, быть ей видимой или таиться. К человеческому роду это создание не имело отношения.

Сидевшие вокруг ближайших костров обернулись, насторожились: кто-то взялся за амулет, кто-то положил руку на оружие.

– Тролль! Из наших, – бросил Арнор Жук, и все успокоились, снова сели и потянулись ложками к котлу.

В круг света вышел тролль – похожий на тощенького десятилетнего мальчика, бледный, большеухий, с морщинистым лицом. Это был Стампа – один из старших сынков матушки Блосы, увязавшийся за войском. Сейчас его серые жесткие волосы стояли дыбом, подвижное лицо исказилось от неподдельного страдания, мутные крупные слезы текли из глаз. Горько рыдая и покачиваясь, Стампа остановился в трех шагах от костра. Шмыгая носом, размазывая по лицу слезы, он ныл пронзительно и жалобно, точно ножом резал по сердцу каждого, кто его слышал.

– Ну, парень, уймись! – прикрикнул на него Вигмар. Только рыдающего тролля ему сейчас и не хватало. – Чего ревешь? Погляди вокруг: никто не плачет. Мужчине плакать не к лицу. Мы им еще отомстим. Соберемся с силами и рассчитаемся. Ну, перестань!

– Там… там… – всхлипывая, Стампа никак не мог ответить на эту суровую речь. – Там лежит Хло… Хлодвиг! Совсем мертвый! Совсем, совсем! У-у-в-в!

И он завыл, раскачиваясь от безнадежного отчаяния.

Стампа рыдал, вокруг стояла тишина. Люди молчали, глядя то на тролля, то на Вигмара.

Вигмар сидел не шевелясь, как окаменев. Хлодвига он не видел после битвы. Эгиля видел, Дьярва видел, Ульвиг тут бегал, такой гордый, что сохранил и принес медный стяг-лисицу… Вальгейр вон сидит, ошеломленный, впервые в жизни увидевший те ужас, кровь и боль, из которых вырастают все звонкие песни о ратной доблести и славных подвигах. Эрнвиг лежит на носилках, с раненым боком, в беспамятстве от потери крови… А Хлодвига не было…

– Может, раненый… – просипел Оддглим, с повязкой на шее.

Понятно было его желание отодвинуть ужасное, но едва ли тролль мог ошибиться. Мертвое от живого они отличат за три перестрела. И понятно было отчаяние Стампы: золотоволосый стройный Хлодвиг с детства был любимцем всех окрестных троллей, издавна питающих слабость к светлой человеческой красоте. Именно ему чаще всех удавалось покататься на златорогих оленях, о чем мечтала вся окрестная детвора, слазить в тайные ходы Железной Шапки – горы, выложенной слоями железа, меди, серебра и золота. У него лучше всех клевало, когда он ловил рыбу, он чаще всех находил в ручьях причудливые золотые самородки, на его копье выбегали самые лучшие косули и олени… Он смеялся над усердием троллей и принимал их заботы как должное. «Он лежит там совсем мертвый…»

Вигмар сидел неподвижно, только брови его сами собой дергались. Он был не из тех, кто плачет, но далекая, когда-то давно уже пережитая боль поднималась откуда-то из сердца, пронзала грудь и отдавалась даже в бровях. Лоб ломило, дыхание перехватило, словно в горле стоял железный клинок. Так бывает всего лишь несколько раз в жизни – когда случается что-то такое, чего никак не поправить, что вырывает из жизни большой, необходимый кусок и заставляет привыкать к совсем другому миру. Так было, когда умерла его мать, лицо которой он уже помнил так расплывчато, отец, Хроар Безногий, сгоревший в собственном доме двадцать семь лет назад… Гуннвальд Надоеда, живая память его первых битв и побед, сестра Эльдис, которую он любил несмотря на все ее странности и сумасбродства… Рагна-Гейда, половина его души… Тот мальчик, который у нее родился восемнадцать лет назад и умер уже к вечеру, так что они даже не успели придумать ему имя. У Вигмара несколько раз умирали маленькие дети, но он не очень по ним сокрушался, потому что они не успевали вырасти и стать в его глазах людьми. Но Хлодвиг, их с Рагной-Гейдой сын, красавец, надежда и гордость рода… Это нестерпимо тяжелое звено в цепи потерь. Как ни будь ты богат и могущественен, судьба и с тебя возьмет свою дань. Вигмар не любил и не умел отступать, склонять голову; честолюбие, решительность и стойкость сделали его тем Вигмаром Лисицей, хёвдингом Железного Кольца, слава которого гремела по всему Квиттингу, но бороться с судьбой было не под силу даже ему, и сейчас сознание своего бессилия перед ней многократно усиливало горечь поражения. Отняв одного из трех сыновей Рагны-Гейды, битва в Сприкдалене отняла у него очень много.

Черты его лица как-то заострились, словно высушенные этой внутренней болью, и Вигмар Лисица вдруг показался всем гораздо старше, чем был. Эгиль, Дьярв, Ульвиг, Вальгейр собрались вокруг и молчали. На лицах отражалось скорее недоумение, чем горе. Уши их слышали новость Стампы, но ум ее не принимал. Вигмар окинул взглядом их лица: свежее румяное лицо Ульвига под светлыми кудряшками от удивления казалось еще моложе, а Эгиль рядом с ним, наоборот, посуровел и выглядел старше своих двадцати пяти.

– Вот… зачем… вас так много, – хрипло и сдавленно, с усилием одолевая судорогу в горле, пробормотал Вигмар. Звук собственного голоса как бы прорвал преграду, за которой томилась его боль, ломота в бровях уже грозила выжать в глаза слезы, и он поспешно добавил: – Кто пойдет за ним?

– Я пойду! – Эгиль быстро вскинул голову. – Я…

«Я старше», – хотел он сказать. Этим он уже лет пятнадцать обосновывал свое право первым идти на любое дело. Вигмар поднял на него глаза, рука его невольно сделала слабое движение, будто хотела удержать, но тут же сжалась в кулак. Он очень любил Эгиля, но любил его именно за то, что Эгиль всегда готов был взять на себя самое трудное, не задумываясь, много ли чести оно обещает.

– Иди, – так же хрипло выдохнул Вигмар.

Взяв с собой четверых хирдманов и носилки, по пути срубленные для кого-то из раненых, Эгиль пошел назад, на юг. Рыдающий в три ручья Стампа показывал дорогу. Уже стемнело, но зажигать факелы было опасно. Этот путь через ночной лес казался жутким, невероятным – темнота, шелест веток, горестное, жалкое нытье и всхлипывания тролля… В темноте Стампу совершенно не было видно, и они шли за его плачущим голосом. Казалось, сам дух смертной тоски, обитатель Хель, ведет их на поле смерти. Хмурые хирдманы не раз пытались утихомирить тролля, но Стампа их не слушал. Его маленькое сердце кричало от боли, а сдерживать свои чувства тролли не умеют.

У Эгиля кружилась голова: ему мерещилось, что сам лес плачет по всем погибшим. Ему уже виделось, как они будут возвращаться домой, как по пути из ворот Оленьего Мха или Верескового Холма будут выбегать люди, женщины, дети, как будут искать глазами в рядах дружин, будут спрашивать, нерешительно трогать проходящих за рукава, желать и не сметь спросить, а те будут отводить глаза, чтобы сказал кто-то другой. У Лофта бонда в семье четыре дочери, старшей двадцать лет, младшей тринадцать, и больше ни одного мужчины. Кто теперь будет их кормить и защищать? Осознание собственной потери как-то терялось в этих мыслях – Эгиль не имел привычки много думать о себе, а брат – это ведь тот же самый ты…