Читать книгу "Стоянка поезда всего минута - Мария Метлицкая"

Перед Новым годом остались у Лельки. Ну и, конечно, все и случилось.

Утром, выбравшись из постели, на цыпочках пошла в туалет. На кухне над огромной чашкой кофе – запах его разливался по дому – грустно сидела Лелька.

Увидев слегка опухшую и явно невыспавшуюся подругу, она усмехнулась:

– Ну как? Можно поздравить с обретением нового статуса?

Юля смутилась:

– Да ладно тебе.

– Ладно так ладно. Думаешь, мне интересны подробности? А он, твой Ромео, врубается?

– Во что? – не поняла Юля.

– В конт-ра-цеп-цию, дура, – с усмешкой и по складам ответила та. – Смотри, залетишь. Сама знаешь, что будет!

– Знаю, ага! – наигранно бодро кивнула Юля. – Залечу и рожу.

– Ну да, не забудь, – хмыкнула Лелька. – А главное – не опоздай. И мамашу свою обрадуй – такой сюрпризец, такая добрая и долгожданная весть!

Махнув рукой, Юля ушла. Что они все понимают?

Она сидела на краю кровати и любовалась своим любимым. Самый красивый. Самый мужественный. Самый умный. Самый нежный и самый ласковый. Короче, самый-пресамый. Как же ей повезло…

Почувствовав ее взгляд, он открыл глаза и смутился.

– Юлька! Смотреть на спящего человека не очень красиво!

Она удивленно вскинула брови:

– А это еще почему?

– Да потому, что спящий человек беззащитен. Расслаблен и, скорее всего, не очень красив. Ну в общем, ты поняла.

– Ага, очень убедительно. А про «беззащитен» – так я же на страже! Мух отгоню, врагов порублю. А про «не очень красив»… Ты очень красивый, мой любимый! Всегда и в любом состоянии, за это ты не волнуйся.

Усмехнувшись, он сел на кровати. Нашаривая чужие тапки, недовольно ворчал:

– Ну вот последнее меня очень волнует – в смысле, моя красота. Это, конечно, главное, Юль, особенно для мужика. И это меня сильно заботит!

– А что главное для мужика? – тихо спросила Юля. Петя внимательно на нее посмотрел и задумчиво произнес:

– Ну… я не знаю. Много чего. Честность, например. Верность.

– Ну знаешь, это для всех важно, – возразила Юля, – и для женщин, и для мужчин! Неубедительно, нет.

Слегка нахмурившись он продолжил:

– Ну смелость. Бескомпромиссность. Мужество. – И тут же, вспомнив, обрадовался. – Ответственность, Юлька! Настоящий мужик всегда за все отвечает. За все, понимаешь? За свою женщину, за детей, за свои действия и поступки.

Она улыбнулась:

– Ну тогда я спокойна! Вот то, что ты будешь за все отвечать, – я в этом не сомневаюсь!

Юля почувствовала, что Пете хочется поскорее закончить этот странный, совсем не к месту, разговор.

А вообще-то в тот самый день была между ними какая-то неловкость. Странно – почему? Ведь то, что произошло, – абсолютно нормальный ход событий.

Юля смотрела на себя в зеркало и с радостью и гордостью отмечала, что она изменилась. Не то чтобы это бросалось в глаза, но появилось что-то неуловимое, необъяснимое, странное. Таинственный и загадочный блеск в глазах? Неведомое прежде изящество, плавные жесты и исчезнувшая резкость?

Даже мама, рассматривая ее исподтишка, кажется, замечала какие-то изменения.

В марте Петя сказал, что им надо поговорить, и поговорить серьезно.

Она рассмеялась:

– Валяй!

Начал он занудно и назидательно, почти как ее мать, – ей стало смешно. Перечислял: знакомство с родителями, свадебные хлопоты, деньги, деньги – а их не хватает. Просить им не у кого, да и он никогда бы не стал. Занять тоже не у кого – все друзья бедные студенты. И он решил подработать, другого выхода нет.

С серьезным видом она кивала. Ее разбирал смех – и вправду чистая дурочка, мама права!

Он даже обиделся и прикрикнул:

– Юль! Ну что ты паясничаешь? Что тут смешного или веселого? Замуж собралась, а все еще детство в заднице! Ну что ты хихикаешь? Март на дворе, а ты за учебники не садилась! А в августе, между прочим…

Она перебила:

– Ой, Петь, не надо! Только не это. Мне мамы хватает, а теперь еще ты подключился. Некогда, понимаешь? Работа и ты. Не работать я не могу – мама совсем взбесится. И без тебя не могу! Или попробовать? – хитро прищурилась она. – А вдруг получится?

– На все можно найти время, – пробурчал он. – Про работу я не говорю. А вот про меня… Знаешь, а я готов к жертве: встречаться будем не каждый день, а… ну, скажем, в выходные!

– В выходные? – с растяжкой повторила она. – То есть два раза в неделю? – Она побледнела. – Ну раз ты так решил… Вымаливать свидания я не стану! – И, резко встав, она пошла к двери.

– Юлька! – закричал он. – Нет, ты просто дура! – Он нагнал ее и взял за руку. – Ты думаешь, мне это будет легко? Да я… – Он покраснел от досады и тихо добавил: – Да я вообще без тебя… Дышать не могу. Если не вижу два дня – подыхаю. Честное слово. Но… надо, Юль. Надо. Надо готовиться, без этого никак, понимаешь? В прошлом году я был виноват, в этом морочу тебе голову…

– Я поняла, – усмехнулась она. – Ты, часом, с моей мамой не подружился?

– Вот я и говорю – ты дурочка, Юль! В первую очередь образование нужно тебе. Да и вообще. – Он снова нахмурился. – Я чувствую себя виноватым: сбиваю тебя с панталыку!

– Ладно, – гордо вскинув голову, сказала она, – договорились. Два раза в неделю. В выходные. – И, резко выдернув руку, вышла из комнаты.

Он за ней не пошел. Постепенно замедляя шаг, она шла по бесконечному коридору общаги. Должен догнать, обязан! Он видел, что она страшно обиделась. Коридор заканчивался лестницей. Она обернулась. Никого не было.

Из глаз брызнули слезы. «Ну и ладно. И даже отлично, вполне проживу без тебя! Подумаешь! Посмотрим, как выдержишь ты! А я себя знаю – правильно мама говорит: уж если упрется наша Юлия Дмитриевна, ледоколом не сдвинешь. Но как неохота садиться за постылые учебники! Как неохота сидеть по вечерам и зубрить!

И умолять тебя я, Петя, точно не буду. Подожду, когда сам приползешь и попросишь».

Не приполз. Разумеется, не приполз – какое! Но звонил каждый день. Вкрадчиво спрашивал:

– Чем занимаешься?

– Танцую медленный танец, – отрезала она, – в одиночестве.

Он смеялся:

– Ну и отлично, знаю, что ты не грустишь! Знает он, как же! Сидеть за столом над раскрытой книгой было невыносимо тошно. Юля смотрела в окно. Март от февраля не отставал – был снежным и метельным. За окном, качаясь, скрипел старый фонарь, в желтоватом свете которого оголтело плясали взбесившиеся снежинки. Вправо-влево, как маятник. На окна налипали влажные и рыхлые комья снега и медленно, неохотно сползали, оставляя после себя мокрое, как после дождя, заплаканное стекло.