Читать книгу "Последняя сказка братьев Гримм - Гайдн Миддлтон"

Он коснулся ее щеки, притянул к себе ее голову и нежно поцеловал в губы. Теперь он понимал, почему она настаивала, чтобы праздник был коротким и скромным, почему коронация должна была пройти в присутствии только главных чиновников королевства. Он еще раз поцеловал ее, и она ответила на поцелуй.

— Идем, — сказал он, поднимаясь. — На этот раз все будет иначе.

Спустя час, уже в королевских венцах, супруги принимали поздравления от многочисленной дворцовой челяди, от воинов, готовых в поход, и всех тех, кто прибыл из прилежащих городов и деревень. Во внутреннем дворе и на террасах было так много народу, что им пришлось обойти дворец, чтобы все желающие смогли их увидеть.

Новый король улыбался и махал рукой, когда взгляд его привлекла восточная дорога, по которой за последние дни проскакало так много посланцев. От рощицы ехала карета, запряженная двумя серыми меринами. Шедший рядом мажордом отвел принца — теперь уже короля — в сторону.

— Это карета, которую я посылал за вашей матерью, — сказал он. — И лошади те же. Я не могу ошибиться. Но едут они не с той стороны…

Король вместе с супругой подошел поближе к восточным воротам. Толпа перед ними расступилась.

Когда карета была уже у ворот, все обернулись, чтобы поскорее увидеть неожиданного гостя. Двое часовых подошли к вознице, а третий открыл дверцу. Все замерли в ожидании, и наконец из нее выбрался один-единственный пассажир.

— О, прошу тебя, скажи мне, — едва слышно прошептала молодая королева, обращаясь к мужу, — скажи, что она — не твоя мать!

Но принц ее не слышал. Он устремился вперед, навстречу женщине, которой был обязан всем, но прежде всего — своей жизнью.

Десять дней спустя

Глава двадцать первая

После обеда с семейством Штенцель в их доме на Бельвюштрассе Дортхен предложила вернуться домой пешком через Тиргартен. Сначала Августа отказалась. Она обещала Якобу, что не оставит его больше, чем на два часа. Однако Дортхен проявила решимость. Она напомнила дочери, что у постели Гримма дежурят Рудольф и Гизела, которые собираются остаться там до вечера, контролируя поток друзей, почитателей, коллег по университету и помощников в работе над «Словарем». К тому же Августе необходим свежий воздух: с тех пор как они вернулись из Гессена, она лишь трижды выходила на улицу.

— Твой дядя никуда не денется, — заверила Дортхен, когда они присоединились к большой толпе гуляющих. — Не думаю, что он решится выйти из дома. — А когда Августа бросила на нее огорченный взгляд, Дортхен не удержалась и проворчала: — Ты ведь тоже слышала, что сказал врач! Он хоть и стар, но крепок, просто измотан. Несколько дней в постели — и он вернется за свой стол и снова станет по пятнадцать часов в сутки «колоть дрова». — И словно пожалев о сказанном, совсем тихо добавила: — Как в старые добрые времена.

Они медленно шли по парку к центру города, не теряя из виду купол Дворца,[5]но выбирая узкие тропинки, чтобы не встречаться с группками студентов и девушками-цветочницами. Повсюду были солдаты в форме, а в осеннем воздухе ясно слышались звуки военного оркестра, игравшего на деревянном помосте у пивной. В отличие от Якоба, Дортхен нисколько не возмущало то, что Берлин превратился в казарменный город, в котором приходилось ходить с оглядкой: того и гляди невзначай палашом по ноге заедут. Недаром Бонапарт утверждал, что «Пруссия родилась из пушечного ядра». Но зато это наши солдаты, думала она, когда Якоб в который раз начинал возмущаться.

Августу мало интересовало то, что она видела вокруг. Лишь раз ее внимание привлекли грибы, пробивавшиеся сквозь песчаную почву такими стройными рядами, словно они собирались маршировать на плацу. И еще она улыбнулась при виде маленьких такс и их гибких длинных туловищ на коротких лапках. Мыслями она была в Гессене, в который раз укоряя себя за то, что заставила Якоба перейти пределы физических возможностей.

Дортхен давно уже бросила попытки ее разубедить. Чрезвычайные ситуации влияли на них по-разному: Дортхен становилась раздражительной, Августа была склонна все драматизировать. Даже в лучшие времена девочка жила словно вопреки собственному характеру — и едва ли она упрощала себе задачу, собираясь выйти замуж после того, как встретит любовь, а не ради того, чтобы этой любви добиться. Поездка с Якобом на запад как будто не требовала больших усилий. И в том, что вслед за извечной простудой, у него началось воспаление печени, вряд ли было повинно это неспешное путешествие. Однако то, что дочь так сильно опасалась, что Якоб умрет, могло означать, что за простыми родственными чувствами кроется что-то еще.

Когда в последний раз сидела у постели Вилли, она была очень внимательна и заботлива, а когда он умер, горевала ничуть не меньше, чем все его братья. Но она не была так поглощена его болезнью, как сейчас. Дортхен знала, что строить из себя балморалскую вдову[6]у светских дам так же модно, как пить уксус, который придает лицу интересную бледность. Герман же был убежден, что Августе просто нечем заняться. Он-то и предложил взять ее к Штенцелям, чтобы прервать это затянувшееся бдение у постели постели больного. Но два глотка бренди и кусочек копченого гуся настроения Августы ничуть не изменили.

На свежем воздухе у Дортхен разыгрывался аппетит. У канала она купила горячую сосиску с чесноком, и пока она ела, Августа стояла в стороне, глядя, как двое мужчин в высоких сапогах вытаскивают из солоноватой воды полные ведра угрей. Хотя до сумерек было еще далеко, небо было затянуто облачной пеленой, сквозь которую лишь кое-где проглядывала его синь.

Молчание начало раздражать Дортхен.

— Уже совсем скоро, — заметила она немного громче, чем следовало, — начнем строить планы на Рождество.

— Рождество. Да, конечно.

— Возможно, к тому времени Гизела нас чем-то порадует.

Она сказала это только затем, чтобы вызвать у нее хоть какую-то реакцию, ведь Августу всегда возмущала, как она это называла, «одержимость» браком и детьми. Но та лишь опустила голову, и они в молчании двинулись дальше. Дортхен не стала больше с ней заговаривать. Гюстхен сама возьмет себя в руки. Обычно так всегда и бывало. И все пойдет по-прежнему. Возможно, им придется поселиться в домике поменьше, когда Якоб в конце концов уйдет туда, где его уже поджидают младшие братья и сестра. Правда, Дортхен иногда думала, что они с Якобом нужны друг другу. Ей трудно было себе представить жизнь без человека, которого знала шестьдесят лет.

На выходе из Тиргартена внимание ее привлек худощавый мужчин, переходивший улицу за уличным клоуном, который разыгрывал представление с двумя деревянными собачками-марионетками перед восторженной, хоть и по большей части взрослой, аудиторией.