Читать книгу "Ох, Мороз, Мороз... - Дарья Волкова"

Ответ прозвучал тоже неожиданно.

— Буду. Я сегодня даже не обедал.

И что теперь делать?! Инга принялось судорожно соображать, куда его провести? На кухню? Нет, там тесно и не слишком чисто. Тогда куда? Куда?!

Вариант один.

— Проходи сюда, пожалуйста.

Ей вдруг стало остро стыдно за свою квартиру. За эту гостиную, уже порядком обветшавшую, не знавшую ремонта. За облезлую мягкую мебель с засаленными подлокотниками. За тусклое не вымытое окно.

У нее ведь трехкомнатная квартира в нормальном по московским меркам районе. Инга же зарабатывает вполне приличные деньги. Ведь можно же было все привести порядок, чтобы не было стыдно пригласить к себе. А к ней не приходил никто. Лерка разве что. Тетка один раз приезжала на годовщину смерти матери. Да вот еще Горовацкий недавно. Вот и все гости.

Павел оглядел помещение. Господи, стыдно-то как… В Инге совершенно внезапно и вдруг проснулся комплекс хозяйки. Хотелось сквозь землю провалиться за вид своей квартиры.

— Садись сюда, — она махнула рукой сторону дивана. — Я сейчас что-нибудь придумаю в плане… поесть.

— Хорошо, — Павел послушно сел на диван, который под ним жалобно скрипнул. Лишь бы не развалился. А Инга ретировалась на кухню. Комплекс хозяйки развернулся вовсю. «Чем угощать будешь, хозяюшка?» — ехидно спрашивал кто-то внутри. Инга потянулась за сигаретами и отдернула руку. Нет. Не сейчас.

В общем, угощать Павла, кроме как чаем с бутербродами, было нечем. Слава богу, в холодильнике нашлись приличные мясные и сырные нарезки. И чай рассыпной на полке обнаружился — кажется, эту жестяную банку ей привозил из отпуска у родни Саня. Утверждал, что это настоящий, какой-то элитный, в магазине такого не купишь. А Инга чай не пьет. Ну вот теперь и пригодился.

Бутерброды Инга делала особо старательно и красиво, даже вспомнила, что огурцы где-то должны были заваляться — и они таки и в самом деле там завалялись, Инга их порезала тонкими полупрозрачными ломтиками. В общем, чем смогла, тем и удовлетворила внутреннюю хозяйку. И даже печенье нашлось, и пришлось мыть красивую хрустальную вазочку, чтобы его туда пересыпать. В общем, хлопотала она минут двадцать. Из гостиной не доносилось ни звука. Инга сгрузила на добытый из глубин посудного ящика и так же отмытый поднос тарелку с бутербродами, вазочку с печеньем, чашки, сахарницу — и пошла в гостиную. Поднос в руках непривычно дрожал.

В гостиной было тихо. Павел Мороз спал. Спал в неудобной позе, завалившись на бок и положив голову на засаленную диванную подушку. Ступни его при этом по-прежнему касались пола, как будто он просто в какой-то момент упал на бок и мгновенно уснул.

Инга осторожно поставила поднос на пыльный журнальный столик. Когда он только вошел в эту комнату, он казался в ней абсолютно инородным, чужим, отдельным от этой комнаты и этой квартиры. Сейчас же, спящий, он как-то… вписался. В интерьер. Инга нервно хмыкнула. Зажала себе рот рукой. Спит же человек. Похоже, что минувшей ночью бессонницей страдала не только она.

Инга стояла, смотрела на спящего Павла и не знала, что делать. Разбудить? Накрыть одеялом? Она в первый раз оказалась в такой ситуации. В первый раз в ее доме спит мужчина. Которому она впервые в жизни готовила еду.

Она ничего так и не сделала. Не стала будить. Побоялась укрыть — чтобы не разбудить. Сидела и смотрела, как он спит. В какой-то момент увидела вдруг, что на пальце нет обручального кольца. И все-таки отправилась на кухню — курить и пить кофе.

Знакомый незнакомец спит в гостиной ее дома. В бежевом джемпере и синих джинсах. Без обручального кольца. Павел-Валерьевич-Мороз-Патрик-Морская-Звезда-мужчина-с-которым-она-вчера-занималась-любовью. Кто ты?

Он проснулся ровно в тот момент, когда Инга зашла посмотреть, как он.

Моргнул — и тут же сел на диване. Поморщился.

— Я заснул? Черт, как неловко вышло. Сколько я… — он посмотрел на часы. — Полчаса, да?

— Сорок минут, — тихо ответила Инга. На его щеке отпечатался рисунок гобеленового плетения подушки.

— Извини.

— Не страшно, — Инга подошла к дивану. — Только чай остыл.

— Можно подогреть.

— Я, наверное, лучше новый заварю.

— А я не про чай.

Павел протянул руку — и вот она уже на его коленях. Снова.

Целоваться с ним умопомрачительно. Тебя целует Мороз — и в противовес его холодной фамилии это дарит ощущение тепла и восторга. Инга не знала, как целуются другие — а от его поцелуев у нее замирало, а потом неслось вскачь сердце, перехватывало дыхание и что-то горячо распускалось внутри, прямо в животе. Комплекс хозяйки, не успев пискнуть на прощание, исчез. И все остальные комплексы замолкли. Инга жарко целовала и позволяла целовать себя. Почувствовала, как его пальцы стали расстегивать пуговицы на ее рубашке — и отстранилась, чтобы было удобнее.

— Ты ужасно красивая, — шепчут его вспухшие губы, пока пальцы путаются в пуговицах и петлях.

— Вчера было темно, — шепчет, задыхаясь, она.

— Зато сегодня светло, — он распахивает рубашку и смотрит на ее грудь. Лифчика на Инге нет. Он поднимает взгляд — и у нее начинает кружиться голова. Он так смотрел на нее вчера. И смотрит сегодня. И это что-то значит — но сейчас она не в состоянии сообразить — что. Особенно когда его ладони накрывают ее грудь. — А ты мне вчера под покровом темноты расцарапала спину и наставила засосов.

— Правда? — ахает недоверчиво Инга, на мгновение забыв даже о его руках и их поглаживающих движениях. — Правда?!

— Смотри, — он наклоняет голову. У основания шеи, сбоку, и в самом деле — темно-розовое пятно.

— Боже мой… — Инга неверяще качает головой и снова зажимает рот рукой. А Павел смещает руки назад и вниз, подхватывает ее под ягодицы и встает.

— Давай добавим еще, — его хриплый шепот отдает теплом прямо в ухо и гонит волну мурашек по телу. — Где ты спишь?

Внутренняя хозяйки что-то пискнула про интерьер спальни, который не менялся с того времени, как Инга была подростком — но ее никто не слушал. А скоро двоим в квартире стало вообще не до интерьеров.

***

Место, на котором им предстоит заниматься любовью, снова узкое. Им снова на это плевать. Павел умудряется одновременно стаскивать одежду и с себя, и с Инги. Она ему помогает — но судя по его негромким порыкиваниям — больше мешает. И вот, наконец, из одежды у них на двоих остаются ее трусики и его часы.

— Помнишь… — обод часов холодит ее бедро, когда его рука опускается совсем низко. — Помнишь, я кое-что тебе обещал?

— Ч-ч-что? — голос слушается плохо, все ее существо сейчас там, где вот-вот окажутся его пальцы.

Павел не отвечает. Вместо ответа его палец ныряет под тонкий трикотаж. У нее сердце бьется комком в горле, у него — комом, но гораздо ниже. Не двигаются оба. И тут все же раздается его голос — низкий, хриплый.