Читать книгу "Реваншист. Цвет сакуры – красный - Борис Орлов"

Императорское правительство было готово согласиться и на возмещение ущерба деньгами – три миллиона рублей золотом, и на гарнизоны, и даже на частичное разоружение маньчжурской армии, которая, по требованию Советской и Японской сторон лишалась почти всего тяжёлого оружия, но тут к Чжану Сюэляну прибыли джентльмены из Британской армии и армии США. Они предложили поставить «молодому маршалу» тридцать самолётов, сотню орудий, винтовки, пулемёты, снаряды, патроны и целых двадцать танков! Кроме того, к оружию прилагались инструктора и военные специалисты в количестве очень и очень немалом. Конечно, за все это надо будет заплатить, но щедрые джентльмены готовы подождать с оплатой, а потом взять часть не деньгами, а выгодными концессиями.

После недолгих раздумий Чжан Сюэлян решил, что всего предложенного наверняка хватит на победу над зарвавшимися коммунистами, и отказался от дальнейших обсуждений о возмещении материального ущерба, потребовал отказа от территориальных претензий, а китайские солдаты заблокировали советский и японский гарнизоны в Харбине и Мукдене.

Хата Эйтаро и Василий Блюхер отреагировали на такое поведение одинаково. Войска Дальневосточной и Квантунской Армий подняли по тревоге, военно-воздушные силы СССР и Японии нанесли удар по скоплениям китайских войск, боевые корабли японского флота активно занялись досмотром следующих в Китай судов. В случае, если груз подпадал под определение «военная контрабанда», судно задерживалось, а груз конфисковался. Конфликт на КВЖД и ЮМЖД начал медленно, но верно перерастать в полномасштабную войну.

В эту-то войну судьба с размаху и швырнула отделённого командира Всеволода Волкова-младшего. Дивизию, ещё не сыгранную, не сработавшуюся, подняли по тревоге, загнали в вагоны и повезли черте куда, черте зачем. И вот он в этом грёбаном Куанчэне, патрулирует… Ага, патрулирует. С пулемётом на плече. Это уже никакой не патруль, а натуральное боевое охранение.

Тут мысли парня перескочили на другое. Всего три месяца тому назад он стоял перед строем и произносил зазубренные наизусть, но чем-то близкие его сердцу слова: «Я, сын трудового народа, вступая в ряды Рабоче-крестьянской Красной Армии, перед лицом трудящихся классов СССР и всего мира обязуюсь носить высокое звание бойца Красной Армии с честью, добросовестно изучать военное дело и, как зеницу ока, охранять народное и военное имущество от порчи и расхищения. Я обязуюсь строго и неуклонно соблюдать военную дисциплину и беспрекословно выполнять все приказы командиров, поставленных властью Советского Правительства…»[110], а вот теперь он – в Маньчжурии, да ещё и, кажется, по полной программе втянут в самую настоящую войну. Конца-края которой в обозримом будущем не предвидится…

Он внезапно вспомнил, как сперва хмыкнул над фразой: «Я, сын трудового народа» – и даже тихонечко произнёс её с вопросительной интонацией, так и сяк обкатывая её на губах и пробуя на вкус. «Я сын трудового народа?» А почему нет? Что, у меня отец, мать, деды и прадеды буржуями были, что ли? Вкалывали так, что иной раз хребет трещал и пар из ушей шёл. И перед строем он уже не смеялся. «Все правильно, – думал парень. – Я – сын трудового народа и буду с буржуями, которые нахапали и наворовали, до самой смерти драться! Так и только так». Это время незаметно стало для него родным, настоящим, а то далёкое прошедшее будущее словно бы подёрнулось какой-то дымчатой марью, и все слабее и слабее виделись лица тогдашних приятелей, девчонок, политиков, артистов. Не так давно он поймал себя на том, что с трудом вспомнил фамилию своего любимого актёра и не сразу сумел насвистеть любимый мотивчик группы «Любэ».

Зато здешняя жизнь захлёстывала его точно штормовыми волнами. Если вспоминался дом, то моментально перед глазами, кроме отца, вставали Груша и «милицейский Вася Козельцов», ребята из бригады, парни и девчата из комсомольской ячейки… Груша вообще стала настоящей сестрой – любимой сестричкой. Которой они с отцом открывали дверь в новый, полный чудес и открытий мир. И вместе с ней тоже делали удивительные открытия.

Губы Всеволода тронула лёгкая улыбка. Он вспомнил, как на семейном совете принимали решение облегчить «нашей фрёкен Бок» домашнюю работу, а именно: приобрести наконец электрический утюг. Это «чудо ХХ века» только-только появилось в продаже и стоило очень и очень недёшево, но Волковым уже настолько осточертели дым и чад от того угольного чудовища, которым девушка старательно наглаживала их немудрящий гардероб, что они рванули в Ярославль, поклявшись без утюга не возвращаться.

В артельной лавке разбитной продавец, услышав просьбу показать электроутюг, гордясь, выставил на прилавок небольшой, но увесистый утюжок с ручкой из простой ошкуренной деревяшки.

– Получше-то ничего нет? – нахмурился отец, критически разглядывая творение артели «Красная Электра».

На эти слова похожий на купеческого приказчика продавец нырнул под прилавок и вытащил более продвинутую модель с регулятором температуры. Всеволода тогда поразило, что у этого чуда техники рукоятка оказалась полированной.

– Берём, – вынес свой вердикт Волков-старший, но тут…

Хитро подмигнув, разбитной молодец наклонился вперёд и прошептал:

– Жулика возьмёте?

Отец хмыкнул, напрягся и одними губами скомандовал:

– Севка, держи дверь. Ну, – обратился он к ошалевшему работнику прилавка, – показывай: кого тут брать?

Потом они долго хохотали над своей ошибкой. Волковы приготовились брать уголовника, а оказалось, что продавец всего лишь предложил им купить «жулика» – любопытное приспособление, представлявшее собой патрон под лампочку, на конце которого торчал цоколь электролампы, а в самом патроне имелись места для подсоединения двух вилок-штепселей. Вворачиваешь такую штучку в патрон и – вуаля! – можешь пользоваться электричеством бесплатно. В смысле, без электросчётчика платить будешь, как за лампу, а что ты к этим квазирозеткам подключишь – твоё дело. Хоть станок, если, конечно, домовая проводка выдержит.

Всеволод вздохнул и снова улыбнулся, вспомнив, как изумилась Груша утюгу, который не надо набивать горячими углями. Даже соседкам хвасталась. Они ещё с отцом собирались летом попробовать сделать хотя бы самую примитивную стиральную машину… А это что за звуки такие? Никак конь? Это посмотреть надо…

Из-за крайнего дома выскочил всадник в голубоватой форме китайского офицера. А за ним нестройной толпой выбежало человек десять солдат. Тоже китайских. Японцы из отделения Волкова вдруг рванулись вперёд. Прозвенело гортанное «Банзай!», и японские бойцы, перехватывая винтовки точно шесты, бросились в рукопашную.

Секунду Всеволод стоял, ошарашенный происходящим, а потом…

– Йоко ни нару![111] – От страшного рёва, казалось, содрогнулись лёгкие стены фанз. – Йоко ни нару, яриман! Ложись, б…ь!

Одновременно с криком парень сорвал с плеча пулемёт и врезал длинной, на весь магазин, очередью вдоль по улице. Японцы, повинуясь приказу, успели плюхнуться в дорожную пыль, а вот китайцам досталось по полной. Но когда бог-пулемёт прекратил содрогаться в руках, и смерть, пляшущая в огне и грохоте, закончила свой страшный танец, японские бойцы немедленно вскочили и метнулись вперёд. Они тут же добили штыками тяжелораненого китайца, вытащили из-под убитой лошади и скрутили оглушённого офицера, подобрали винтовки убитых врагов и через минуту стояли перед Всеволодом. Даже построиться умудрились. Без всякого приказа.