Читать книгу "Спасти Феникса - Маргарет Оуэн"

Пузырь надсадного смеха превратился в содрогание кашля, потом во всхлип, и вот уже Фу свернулась калачиком – она снова тонула, на сей раз в соли и огне, бегущих из глаз, из носа, изо рта.

Ей хотелось костра, хотелось котелка с рагу, хотелось шуток Сумасброда, дурашливых насмешек Обожателя и издевок Негодницы. Хотелось походных песен и соли. Хотелось слушать голос Па.

И чтобы рядом была та чертова кошка.

Пальцы потрогали ее дрожащее плечо и исчезли, исправляя оплошность. Справа зашуршал песок, когда кто-то сел.

– Извини, – сказал Тавин.

Часть ее съежилась от стыда за то, что плачет у него на виду. Вторая часть была слишком израненной и яростной, чтобы обращать на это внимание.

– Извини за моего родственничка на рынке, – продолжал он. – Извини за моих… за Соколов, за то, как они… как… как мы обращаемся с вами. Извини, что заставляю тебя сдерживать клятву. Я не хотел… не хочу… – Его голос дрогнул, и он оборвал себя. – Русана отдала Ворон Олеандрам, но Жас и я вовлекли твою семью в эту неразбериху сами. Мне так жаль.

Ей захотелось его ударить. Захотелось, чтобы он остался. Захотелось, чтобы сказал правду.

Но плач не покидал ее. И он тоже.

Слова полились, как слезы, обжигающие. Их не получалось остановить.

– Ненавижу. Ненавижу, что нам всегда приходится молчать, сдерживаться и делать нашу работу, потому что мы Вороны. Остальные всегда могут дать нам пинка, потому что все знают: если мы ответим, вы посыплете себя белой пудрой, назоветесь Олеандрами и перережете нас всех.

Слова лились и лились.

– А если не перережете сами, то отвернетесь и не будете мешать другим, и, когда они с нами покончат, скажете, что мы их спровоцировали, мы сами напросились себе на погибель, мы, и только мы, должны были держать язык за зубами, мы должны были заткнуться и сдержаться, мы всегда расплачиваемся за вас.

Соленая вода была повсюду и жгла.

– И теперь вот я должна бросить свою семью, я должна спасать тех, кто плевать хотел на мою касту, пока так им удобнее. Корона твоего принца будет сделана из моей шкуры.

Она ненавидела себя за то, что несколько дней назад напросилась на клятву. Она ненавидела Па за то, что он сделал ее ответственной. Ненавидела Подлеца, бросившего их на съедение волкам. Ненавидела Тавина за его молчание, за то, что не уходил, что заставлял изрыгать тошнотворный огонь из сердца вместо того, чтобы позволить ему испепелить ее.

– Извини, – снова сказал он.

Почему-то это вселило в нее еще большую злость.

– Ты такой же гадкий, – резко бросила она. – Так ведь проще, да? Верить во все то, во что принц велит тебе верить. Ты продолжаешь уверять себя в том, что он не может ошибаться, потому что иначе ты гибнешь за того, кто этого не стоит. Ты видишь, как с нами обращаются под присмотром его семейки, и все равно говоришь себе, что он будет хорошим королем.

– Я… – Его голос дрогнул. – Я не могу отвечать за… за Жаса. Но я клянусь, что, если мы из этого выпутаемся, я сделаю все, чтобы помочь тебе. И твоим.

– Почему я должна тебе верить? – Колени почти заглушили ее слова. – Почему я должна верить любому из вас?

Ветер долго играл иголками песчаных сосен, прежде чем Тавин ответил, обезоруженный:

– Я не знаю.

Он встал, еще одна тень на фоне ночного неба.

– Я покараулю. – Тавин побрел к просвету между деревьями. – Постарайся отдохнуть.

Там, где он был, образовалась пустота. Фу сглотнула, вытерла лицо сжатыми кулаками и свернулась в равнодушно-теплом песке.

Сон унес ее, несмотря на ураган в голове и в сердце, и не отпускал до тех пор, пока ей на лицо не лег свет дня.

Во рту был песок, сквозь сосны прорывались полоски рассвета, а в прохладном воздухе стоял странный звук. Начался прилив, и теперь волны бились всего в нескольких шагах от их лагеря. На опушке леска сидел Тавин, разглядывая восход и напевая себе под нос. Если это была песня, Фу не знала ее. Запинающаяся и неровная мелодия предназначалась для одного голоса.

Фу перекатилась на колени. Тавин посмотрел на нее, песня заколебалась. В его взгляде промелькнуло нечто, для чего они оба не могли подобрать слов, что-то между «ты мне нужна» и «прости».

Потом он повернул голову и посмотрел на Чепарок. Скользнул в укрытие.

– Кто-то идет, – прошептал он и потряс Жасимира за плечо.

Фу подкралась к опушке и выглянула через кусты. Из-за дюн появились две фигуры, огляделись по сторонам и направились к их песчаным соснам.

Песок зашуршал за спиной Фу – это поднялся принц.

– Думаю, тот, что в сером, из местных, – шепнул Тавин. – Вторая – Виимо. Она лучшая ищейка Русаны.

Фу догадалась, что Виимо – краснорожая кожемага с копной бледных кудряшек, которая по виду была на несколько лет их старше.

Кожемага. Стервятница. Сердце Фу заколотилось.

Женщина заставила своего спутника замолчать и притронулась к поясу из узких железных цилиндров.

Стервятница. Одна из ищеек Клокшелома. Одна из лучших в распоряжении королевы.

Жасимир резко вдохнул.

– Это сигнальная ракета. Она призывает…

Они так этого и не узнали. Тавин выбросил вперед руку, и Виимо с ее провожатым упали на колени, как будто замороженные.

Фу не поверила глазам. Она забыла, что кровь в наследном праве Соколов означает больше, чем только лечение.

– Скорее, – сквозь зубы пробормотал Тавин, и она увидела, как в его глазах лопаются красным цветком сосуды. – Завалите их, свяжите, что угодно… скорее.

Сердце уже стучало у нее в ушах.

Жасимир бросился ползком через лесок. Фу опередила его.

Она налетела на Виимо, повалила ее на песок. Яростный крик заглушил рычание моря. Фу раздирала, царапала, покрывала градом ударов всю плоть кожемаги, какая попадалась на глаза. У нее уже были разбиты костяшки пальцев, но она не обращала на них внимания, выплевывая проклятие за проклятием вместе с кровью и болью, пока Жасимир не оттащил ее.

В жизни ей мало приходилось драться. Драки она преодолевала с помощью зубов трупов. Она не была особо одаренным бойцом, поскольку это не было условием долгой жизни Вороны.

Однако она обнаружила, что бить того, кто не может дать тебе сдачи, безжалостно легко. Видимо, поэтому драки так нравились другим кастам.

– Не совсем то, что я думал, но почти. – Тавин ткнул Виимо мордой в песок, пригвоздив коленом. Жасимир бросил ему кусок пеньковой веревки, взятой у другого преследователя, лежавшего рядом связанным и без сознания.

– Виимо, давненько не виделись!

– Чтоб ты лошадиным дерьмом подавился, ублюдок, – огрызнулась та.