Читать книгу "Осенняя рапсодия - Вера Колочкова"

Усмехнувшись самой себе, она подняла глаза к небу, вдохнула полную грудь терпкого и влажного воздуха, на сколько хватило сил. Огляделась. Липовая желтизна вдруг бросилась навстречу, закружила голову осенней радостью узнавания, порыв ветра шевельнул листья под ногами легкой поземкой. Боже, как хорошо. Да, это осень, это та самая липовая аллея, ее любимая, и до конца аллеи еще так далеко идти… По крайней мере, полкилометра пути у нее есть. Полкилометра легкости, полкилометра жизни. А парень пусть говорит. Какая разница, что он говорит. Кстати, что он такое говорит?

– …Ты знаешь, я где-то читал, что настоящая любовь, когда приходит к человеку, первым делом чувствительность в нем обостряет до невероятных пределов, вроде как третий глаз открывает. И он видит и слышит только правду. За чем бы она ни пряталась. За лекарствами, например. Как ты там таблетку назвала, которой я был?

– Анальгин… – автоматически подсказала она. Потом встрепенулась: – Нет, погоди, о какой правде ты говоришь? Я все никак в толк не возьму…

– Да все ты понимаешь, Марина. Ты меня тоже любишь, я знаю.

– «Ты меня любишь, лепишь, творишь, малюешь…» – пропела она с нарочитой смешинкой в голосе, снова подняв лицо вверх. Интересно, отчего это липы начинают облетать с верхушек? Наверное, там листья самые красивые. Сочные, желтые. А может, ветру так легче.

Илья шагнул вперед, развернулся, встал перед ней как вкопанный. Долго смотрел в глаза, молчал. Хотел пробиться, наверное, через ее насмешливость открывшимся третьим глазом. Дурачок. Чего хочет? Чтобы она расплакалась, тоже про любовь заговорила? Ну, заговорит, а что толку…

– Нет. Ты ошибаешься, Илья, – покачала она медленно головой, – и третий глаз твой тоже ошибается. И вообще, не ходи больше за мной. Не надо. Ни к чему это все.

– Марин… А меня отец к себе в Австралию зовет… – будто не слыша ее, проговорил он медленно. – Пятнадцать лет уже там живет. Они с мамой когда разводились, так и договаривались, что я потом к нему уеду. Я и специальность потому такую выбирал – всеядную. Компьютерщики везде нужны.

– В Австралию, говоришь? Хм! – изо всех сил попыталась она изобразить из себя резвого красноармейца Сухова, но получилось у нее плохо. Смешок получился скорее Петрухин, невнятный и слабоватый. И жалкий. Потому и улыбнулась поспешно, даже слишком поспешно, махнула ладошкой, будто оправдываясь: – А ты поезжай! Поезжай, конечно! Австралия все-таки! Я рада за тебя…

– Ты опять сейчас врешь, Марин… Нисколько ты не рада. Я знаю, я вижу, как тебе плохо. Только ты трусишь, не разрешаешь себе принять правду. А по ночам в подушку плачешь. Ведь плачешь?

– Да сам ты плачешь! Чего тебе от меня надо, Илья? Что ты пристал ко мне с этой правдой? Какая тебе еще правда нужна? Раз собрался уезжать, вот и уезжай, и вся тут правда…

Она чуть дернула плечом, преувеличенно озабоченно глянула на часы, резко поднеся запястье к глазам. Потом таким же резким жестом закинула через плечо висящую на локте сумочку, быстро пошла вперед, просунув руки глубоко в карманы плаща. Серьезная деловая женщина, черт возьми. К тому же обремененная семейными заботами. В кои-то поры позволившая себе прогулку по осеннему бульвару. С чего ради время на пустые разговоры терять?

– Погоди, Марин… Куда ты бежишь? – бросился за ней Илья, пытаясь подстроиться под ее бодрый шаг.

– Я никуда не бегу. Я тороплюсь. У меня ужина дома нет. Сегодня Олег из командировки вернется.

– Постой, Марин! Мы же не поговорили…

– А про что мы будем говорить? Про Австралию? Про кенгуру? Про кроликов?

– При чем тут кролики?

– Говорят, их там великое множество развелось, как у нас воробьев. Будешь крольчатину есть, сплошной белок…

Она уже почти бежала, глухо стуча каблуками по плитам бульвара, по желтым листьям. Домой. Скорее. Еще не хватало расплакаться сейчас, уткнувшись ему в плечо. Не уезжай, ты мой голубчик.

– Да постой ты! Постой, Марина!

Он подхватил ее за локоть, остановил на бегу так резко, что она, не удержав равновесия, действительно ткнулась ему в плечо и тут же отстранилась, отпрыгнула, как резиновый мячик.

– Давай мой пакет. Мы уже пришли. Спасибо.

– Да я до подъезда донесу. Ты погоди… Я хотел тебе сказать – я же отменил свой отъезд… Совсем отменил. Я тогда еще решил, в июле, что не поеду. А потом… В общем, это долгая история. Отец меня понял, не стал уговаривать. Мать, правда, пошумела немного, но тоже приняла как факт.

– Хм… А отчего она пошумела? Она что, избавиться от тебя хотела?

– Нет. Она просто… Ну, переживает за меня… Она ж про тебя все знает, вот и боится…

– Ага. Боится, значит. Ну что ж, я бы на ее месте тоже боялась. Вдруг возьму и вцеплюсь в тебя, яки злобная пиявка? Выпью твою молодую кровушку? Хорошая у тебя мама, Илья.

– Да нет, ты не поняла… При чем тут ты? Она просто мать, она тоже хочет, чтобы у меня все сложилось по общепринятым правилам. Это нормально, наверное, что она так хочет. Но решаю-то я сам…

– А чего тут решать, Илья? Ничего и решать не надо. Все, пришли. Давай пакет.

Она остановилась у скамейки, стоящей около подъезда. Старая скамья, облупленная и обтертая грузными телами прописавшихся на ней местных бабушек, сегодня почему-то пустовала. Наверное, очередной вечерний сериал по телевизору запустили. Илья обреченно протянул ей пакет, потом плюхнулся на скамью, устало вытянул ноги перед собой.

– Я буду тебя ждать, Марин… – произнес тихо.

– Что, прямо на скамье будешь ждать? – обернулась она от двери подъезда.

– Нет. Вообще буду ждать. Ты знай. Ладно?

Она ничего ему не сказала. Просто пожала плечами. И ушла. А что она ему могла сказать? «Жди», что ли?

Открыв дверь квартиры, она вошла в прихожую, постояла минуту, перебирая ключи в руке и вслушиваясь в тишину. Проходить не хотелось, будто дом в одночасье стал чужим. Потом вздохнула, вяло принялась развязывать пояс плаща, наклонилась, расстегнула «молнию» на ботинках, вышагнула из них, пнула в угол. Нехотя поволокла пакет с цыплятами на кухню. Будь они неладны, эти цыплята. Жарь теперь их. Не хочется. Ничего делать не хочется…

Не зажигая света, она приплелась в гостиную, отодвинула портьеру, глянула в окно. Сидит на скамеечке. Локти на острых джинсовых коленках сложил, чертит на земле что-то палочкой. Вот встряхнул плечами, будто поежился от холода. Такой знакомый жест…

Она не поняла, сколько времени простояла вот так, у окна. Оглянулась – холодные сумерки застыли в комнате, дышали в затылок неуютной тревожностью. Сейчас. Сейчас. Она включит свет, пойдет на кухню, будет суетиться там, готовиться к приезду мужа. Сейчас. Только постоит еще немножко у окна…

* * *

– …Доченька, Настенька, ты не бойся, я тебя не буду ругать. Я ж все понимаю. Ну случилось и случилось. Просто давай разложим все по полочкам, хорошо?