Читать книгу "Самодержавие и конституция - Кирилл Соловьев"

Процесс принятия государственной росписи не мог быть быстрым. Пока новый бюджет не был утвержден, действовал старый. В этой связи каждый месяц министерствам и прочим ведомствам открывался кредит в размере 1/12 от прошлогоднего бюджета. Такая ситуация совершенно не устраивала правительство. В. Ф. Романов, чиновник Переселенческого управления Главного управления землеустройства и земледелия, вспоминал: «Понятно, что никакое большое хозяйство, в особенности столь живое и многостороннее, как переселенческое дело, не может идти правильно, раз финансовые средства переводятся не сразу в необходимой сумме, а небольшими частями, тем более что потребность в том или ином расходе не распределялась равномерно по отдельным месяцам; например, выдавать ссуды переселенцам нельзя было в течение всего года, а требовалось немедленно по приступе их к хозяйству на новом месте, также необходимо было сразу снабжать необходимым запасом средств межевых и других техников при самом отъезде их на полевые работы, нередко в весьма отдаленные от центров глухие места. Задержка в кредитах не могла не нервировать местных руководителей делом…» Длительное обсуждение бюджета депутатами ставило в затруднительное положение самого царя, который при таких обстоятельствах вынужден был по своему разумению распределять пенсии и дотации. Как раз по этой причине 2 мая 1913 года Николай II просил Коковцова прислать ему столь нужные 300 тысяч рублей из фонда на непредусмотренные сметами надобности.

Задержка в утверждении бюджета была неизбежна. Правительство вносило его на рассмотрение Думы лишь к 1 ноября – за два месяца до начала бюджетного года. За столь короткий период обсудить и принять столь объемный документ было технически невозможно. В итоге бюджет 1908 года был принят 28 июня 1908 года, бюджет 1909 года – 29 мая 1909 года, бюджет 1910 года – 26 марта 1910 года. Многие депутаты безуспешно настаивали на переносе начала сметного года с 1 января на более позднюю дату, что было характерно для законодательства Англии, Британской Индии, Германской империи, Пруссии, Дании, Румынии, США, Испании, Италии, Португалии и других стран.

При этом даже весьма ограниченные бюджетные права Думы давали ей значимый рычаг давления на правительство. «Сметные вопросы все больше и больше привлекают меня и, несмотря на весьма ничтожные результаты, которые получаются из всей работы, все же в ней и только в ней видится некоторый просвет. Постепенная эволюция конституционных элементов в Третьей Думе идет медленно, но верно», – писал А. И. Шингарев 2 июня 1908 года. «И, действительно, права нашей палаты были до такой степени урезаны, что единственным серьезным, чем могла Дума воздействовать на правительство, определять политическую жизнь страны, влиять на ход ее экономической жизни, был государственный бюджет», – отмечал экономист (и вместе с тем зять Алексеенко) П. П. Мигулин.

В правительстве без колебаний говорили, что Дума – это М. М. Алексеенко, председатель бюджетной комиссии. Его авторитет был непререкаем среди депутатов всех фракций. А. В. Еропкин отмечал, что «профессор Алексеенко был идеальным председателем и вынес… колоссальную работу на своих плечах. Я должен откровенно признать, что без профессора Алексеенко Государственная дума ни в каком случае не справилась бы с бюджетом…» Решения бюджетной комиссии практически всегда утверждались на общем собрании Думы. Во многом это обусловливалось личностью председателя комиссии. «Каждое выступление в Думе профессора Алексеенко было настоящим триумфом. Он выступал очень редко; обыкновенно раз в год при обсуждении бюджета. При этом он произносил прекрасно продуманную, обыкновенно большую речь, которая продолжалась по несколько часов. Дума при этом всегда была переполнена и слушала оратора с величайшим вниманием, между тем как лучшие ораторы могли занимать внимание Думы не более получаса, потом внимание притуплялось, и в зале начинался глухой гул – прямой признак, что надо кончать речь. Дума встречала и провожала профессора Алексеенко громом аплодисментов; аплодировали все скамьи без исключения, без различия партий».

В декабре 1908 года Алексеенко неожиданно для многих решил отказаться от обязанностей председателя комиссии. Удрученное руководство Думы и фракции октябристов уговаривали его остаться. К Алексеенко пришла депутация, которую составили кадеты, октябристы, трудовики и умеренно-правые. Они тоже убеждали председателя бюджетной комиссии не торопиться с этим решением. Их миссия была успешной, Алексеенко согласился остаться. Лишь «впоследствии, когда профессор Алексеенко наладил работу бюджетной комиссии, она уже катилась по определенным рельсам, и его могли иногда заменить товарищи (заместители. – К. С.)».

Многие хотели попасть именно в бюджетную комиссию. Там работали практически все лидеры думских фракций. Наконец, это была самая многочисленная комиссия Думы. В 1907 году в ней числилось 66 человек, а с 1912 года – 67. В начале работы Четвертой Думы 40 октябристов заявили о желании заседать именно в этой комиссии (фракционная квота равнялась 17 депутатам). В ноябре 1907 года октябрист граф А. А. Уваров грозился выйти из фракции, если его не введут в состав бюджетной комиссии.

Эта комиссия работала интенсивнее многих других. Заседания начинались уже в сентябре, но чаще всего она заседала с февраля по июнь. В марте члены комиссии заседали четыре дня в неделю с 11 до 18:30. Напряженно протекала работа в июне: каждый день, даже в праздники. В это время заседания открывались в 11 утра и заканчивались в 2-3 часа ночи, а в некоторых случаях продолжались до 5 утра.

Согласно воспоминаниям Еропкина, «бюджетная комиссия, в сущности, держала в своих руках все нити думской работы, ибо почти все законопроекты из других комиссий передавались на заключение бюджетной по вопросу об ассигновании средств из казны. А какие же законы и какие меры могли обойтись без ассигнования? Даже так называемая „вермишель“, т. е. мельчайшие законопроекты о какой-либо новой гимназии или новой должности, должна была пройти через бюджетную комиссию».

Министры прекрасно понимали значение бюджетной комиссии и в большинстве своем не смели игнорировать ее заседания. Так, В. Н. Коковцов, в должности министра финансов и председателя Совета министров, всегда сам, без какой-либо помощи своих товарищей и ближайших сотрудников, давал на ее заседаниях объяснения. Впоследствии Коковцов вспоминал, что в Таврическом дворце проводил не меньше времени, чем в министерстве. Как правило, он весь день сидел на заседании бюджетной комиссии, покидая ее лишь на время завтрака. Между Коковцовым и Алексеенко сложились деловые отношения, в основе которых лежала общность подходов и даже сходство характеров. «В психике обоих было нечто общее – большая осторожность, расчетливость, любовь к законности, – вспоминал Н. В. Савич. – Мне казалось, что они недолюбливали друг друга, но очень ценили корректность установившихся между ними отношений. Министр финансов находил в председателе бюджетной комиссии деятельного сотрудника в проведении той линии финансовой политики, которую он считал единственно правильной».

Депутат Б. И. Каразин в марте 1913 года писал жене, пересказывая ей один забавный случай из жизни бюджетной комиссии: «При входе Коковцова во время заседания два пограничных генерала встают и встают чиновники канцелярии, ведущие делопроизводство, из членов Думы вскакивает также [К. А.] Невиандт (Полтавский). Легкий смех. Недурной отпечаток кладет чиновничество». Коковцову не составляло большого труда отвечать на критику народных избранников: «Сейчас Шингарев лезет на Коковцова. Эрудиция у Коковцова большая и как-никак впечатление такое, что думцы слабее. Шингаревские же вопросы наивны, так как их разделывает Коковцов легко и спокойно». Впрочем, далеко не всегда министры столь успешно справлялись с задачей. Сюда «являлись как бы на экзамен, или, скорее, на суд в последовательном порядке все ведомства, одно за другим», – вспоминал бывший министр торговли и промышленности С. И. Тимашев, который практически не пропускал заседаний комиссии. «Надо было видеть и полюбоваться, как искусно и с каким достоинством профессор Алексеенко вел заседания с приглашенными министрами: он был в высшей степени корректен и любезен. Но стоило какому-либо министру… поверхностно отнестись к делу или к задаче Государственной думы, как он моментально его осаживал». Так, он «осадил министра торговли Шипова, который думал отвертеться на пустяках или с кондачка: профессор Алексеенко произвел ему… экзамен, и министр отвечал так неудовлетворительно, что всем стало неловко». 24 марта 1913 года депутат Каразин писал домой: «Сижу в бюджетной комиссии, где распинают Тимашева за эксплуатацию нефти… Тимашев слаб, и, судя по нему, министром быть не трудно». Чаще всего вопросы не были всегда сугубо финансовыми. Один из лидеров националистов А. И. Савенко с нескрываемой радостью писал жене: «Сегодня в бюджетной комиссии я много спорил с министром иностранных дел Сазоновым (о нашей внешней политике) и посадил его в калошу». Министрам оставалось сетовать на недисциплинированность правых депутатов. Оппозиция (кадеты и прогрессисты) аккуратнее посещала заседания, создавая трудности руководителям ведомства.