Читать книгу "Луна в кармане - Сара Дессен"

Норман усадил меня в старое глубокое синее кресло. Оно немного пахло розовым одеколоном, и я подумала, что есть своеобразный комфорт в том, что у всех вещей здесь своя история.

– Так, – сказал Норман, – смотри прямо сюда.

Я была в очках и не понимала, как он проследил направление моего взгляда. Норман сидел на другом конце комнаты на ящике из-под молочных бутылок, удерживая на коленях альбом для эскизов. Рядом с ним стояла банка из-под кофе с разноцветными карандашами различных размеров, которые он постоянно менял, будто никак не мог подобрать идеальный.

Я вдруг осознала, что все его внимание будет сосредоточено только на мне одной. Хорошо, что мне было за чем спрятаться.

– Подбородок выше, – говорил Норман, выбирая очередной карандаш и, прищурившись, глядя на меня. – Не так высоко. Да, хорошо. Так и сиди.

У меня уже затекла шея, но я не сдавалась. Смотрела на Нормана, будто видела его впервые. Я не могла сказать, когда произошла эта перемена. Может, когда я увидела, как он склонил голову, лишь иногда поднимая темные глаза и обводя меня быстрым взглядом, будто впитывая мой образ. Или когда я стала наблюдать за его руками: я видела, как эти руки переворачивают бургеры, ловят кота, держат фаршированное яйцо и даже обнимают – но теперь, воссоздавая меня медленными, осторожными движениями, они казались совсем другими. Я слышала лишь шорох карандаша на бумаге и свое дыхание. Странное было ощущение – сидеть вот так перед Норманом. Это был не просто какой-то ленивый хиппи Норман, а парень с глубоким взглядом карих глаз, который наблюдал за мной и – может, Изабель права – думал…

– Не тереби кольцо, – тихо попросил он, не отрывая взгляда от альбома, где он растушевывал большим пальцем черный штрих.

– Я не тереблю, – машинально ответила я и смутилась, будто Норман мог прочитать мои мысли.

Господи, это же просто Норман!

Он бросил на меня быстрый взгляд, и я вдруг испугалась, что произнесла это вслух.

– Что-то не так, – неожиданно произнес Норман, все еще глядя на меня.

– Что? – откликнулась я. – Что такое?

Норман встал, отложил альбом и пересек разделявший нас ковер. Что-то внутри меня подпрыгнуло.

– Не двигайся, – сказал он и протянул руку, чтобы заправить мне за ухо прядь волос и провести большим пальцем по моей щеке.

Всего одно движение – оно ничего не значило, правда. Но когда Норман вернулся к наброску, я почувствовала, как что-то пронеслось сквозь меня, и прикрыла за стеклами очков глаза. Я вспоминала, как Норман подается вперед, не сводя с меня взгляда, и прикасается к моему лицу.

– Подбородок выше! – велел он. – Посмотри на меня, Коули.

Я глубоко вздохнула, пытаясь успокоиться. Это было просто нелепо. Мира бы нашла происходящему какое-нибудь астрологическое объяснение – например, особая фаза луны, провоцирующая роды и выгоняющая оборотней на улице.

Точно. Дело было в ней. Что-то творилось с луной.

– Подбородок выше, – повторил Норман, растушевывая линию.

– Извини.

Через полчаса зазвонил телефон. И еще раз. И еще.

– Не хочешь снять трубку? – спросила я.

– Нет.

– Почему?

– Выше подбородок, Коули!

Телефон снова зазвонил. Это был старый дисковый аппарат, и звонок у него был оглушительный – обычно я слышала его даже через два этажа. Еще один звонок, и механический голос Нормана предложил абоненту оставить сообщение.

Сам Норман продолжал рисовать, не обращая внимания. Раздался гудок, и автоответчик смолк. Я подумала, что звонящий повесил трубку – и тут кто-то прочистил горло, будто собираясь что-то сказать.

Норман не сводил глаз с эскиза. Человек на том конце провода снова откашлялся, и я увидела, что Норман задержал карандаш над бумагой, будто ожидая чего-то.

Щелчок. Короткие гудки. Норман вернулся к работе.

Мы молчали по меньшей мере минут пять, прежде чем я не выдержала и спросила:

– Кто это был?

– Где?

– В телефоне! Это какой-то розыгрыш? – Нам с мамой постоянно звонили шутники, с тех пор как рекламный ролик Кики начал набирать популярность. Кроме того, по неизвестной причине мама пользовалась успехом у заключенных. – Тебе часто так звонят?

– Выше подбородок, – сказал он, растушевывая следующий штрих. – Глаза на меня.

Я изменила позу и выпятила подбородок.

– Ты вообще не собираешься мне отвечать?

– Нет, – спокойно сказал он.

– Знаешь, если это розыгрыш, то звонок можно отследить, – заметила я. Говорить с задранным подбородком было трудно. – Это не так уж сложно…

– Я знаю, кто это! – перебил он, наклоняя альбом.

– Серьезно? Кто?

Молчание.

– Норман!

Он отложил альбом и бросил карандаш в банку из-под кофе.

– Послушай, Коули, – сказал он. – У тебя разве нет вещей, о которых ты предпочла бы не говорить?

Норман не имел в виду ничего плохого. Но было что-то в его тоне: я почувствовала себя виноватой уже просто потому, что я задала этот вопрос.

– Да, – тихо произнесла я. – Есть.

– Тогда ты понимаешь, верно?

Я кивнула, а Норман встал и бросил альбом на матрас.

– Ладно, закончим на этом.

– Ох, Норман! – Кажется, я слишком надавила. Он был такой чувствительный! – Не сердись…

– Мы закончили. Эскиз готов.

Норман вытянул руки над головой, почти достав пальцами до потолка – кот Норман потягивался так же, всем телом.

– Завтра на работе начнем писать портрет?

– Хорошо, – ответила я. – Но ты покажешь мне эскиз?

– Нет.

– Норман…

– Спокойной ночи, Коули!

Я понимала, что испытывать удачу не стоит. Так что я сняла очки и поднялась, пробралась мимо манекенов и стопки цветного стекла к двери.

Когда я оглянулась, Норман смотрел на мобиль из угломеров. На крошечном пятачке пространства в центре комнаты он был словно в эпицентре урагана из ярких разноцветных предметов. Теперь, когда я тоже ступила внутрь, то с удивлением осознала, что мне нравится во вселенной Нормана, этой эклектичной солнечной системе, которая засасывает вещи, перекручивает их и дарит им новую жизнь.

Мы работали над портретом каждый день – в «Последнем шансе» в послеобеденные часы затишья и в комнате Нормана по вечерам. Портрет имел огромное значение, но постепенно я начала понимать, что не менее важен для меня Норман. Это, конечно, было безумием. Но с того первого вечера, когда он убрал волосы от моего лица, что-то изменилось. Может, не в нем, а во мне. Это проявлялось в мелочах. Работая над портретом, мы занимали свои места машинально, даже не разговаривая. Я обустроила себе место у него в комнате: возле кресла я держала очки, стакан с водой, который Норман выдал мне в первый раз, когда я сказала, что хочу пить, и пульт от телевизора, который, по уверениям Нормана, он смотрел только со мной. Меня почему-то чрезвычайно радовало, что у него лежат мои вещи, и мне было интересно, смотрит ли он на них, когда я ухожу.