Читать книгу "1970 - Евгений Щепетнов"

Вечно мы кормили какую-то шелупонь, якобы лояльную к коммунистам. Как тот же Бокасса, президент Центрально-Африканской Республики, любитель «сахарной свинины». Так он называл человеческое мясо, которое даже в путешествиях возили за ним в виде консервов. Больше всего он любил есть детей и красивых женщин, но не брезговал и политическими противниками, а также нерадивыми чиновниками. Один министр ему чем-то не угодил, он велел его забить и приготовить на кухне. После этого привели всю семью этого самого чиновника, и Бокасса заставил их есть отца и мужа, нафаршированного рисом.

Когда Бокасса был в СССР, ему очень понравился обычай Леонида Ильича целоваться в губы. Он потом заставлял это делать своих приближенных. Говорил, что по губам, мягкие они или жесткие, определяет, искренен человек или это затаившийся враг.

И очень ему понравилось в «Артеке» – много красивых, сочных детей! Его там приняли в почетные пионеры…

Я рассказал это Зинаиде, она таращила глаза и ужасалась – само собой, ничего такого ни она, ни еще кто-то в Советском Союзе не знал. Впрочем, уверен, что кто-то да знал! Ведь что ни говори, а советская разведка была одной из лучших в мире. И не могла не знать о людоедских наклонностях диктатора. Но он был лоялен к Советскому Союзу, а значит… «он сукин сын, но это НАШ сукин сын!».

На следующий день (а это был вторник, приемный день в паспортном столе Волжского РОВД), я пошел за паспортом. Меня сфотографировали, когда я был еще в больнице (пришлось тогда побриться, но потом я снова оброс), и теперь я должен был получить и паспорт, и штамп в паспорте о моей прописке. Без прописки никуда на работу не устроишься. Легально – не устроишься. Впрочем, как и в 2018 году. На какую-нибудь шабашку – пожалуйста, даже если ты гастарбайтер без вида на жительство и разрешения на работу, а вот в серьезную, легальную организацию – никогда. А в Советском Союзе все было еще строже. Человека без прописки, а значит, и без работы могли запросто посадить за тунеядство. Была такая статья, и давали реальные сроки.

Все прошло пусть и не быстро, но вполне себе беспроблемно. Я отстоял очередь – всего лишь час парился в тесном коридоре, в котором нет ни скамеек, ни стульев, – заполнил нужные документы, расписался и вскоре уже шагал по мостовой, вдыхая запах раскаленного асфальта, нагретой земли придорожного газона и запах помоев, несущийся с боковых улочек.

Саратов с самого моего детства ассоциировался у меня с тремя вещами: запах сдобы, лодки-гулянки у дворов частных домов и сладкий запах помоев, разлитых по асфальту боковых улочек в центре (и не только в центре) города. Люди ничтоже сумняшеся выходили на дорогу и выплескивали на нее желто-зеленое содержимое своих ведер, дабы не отдавать лишние деньги за выкачку выгребной ямы. А у многих и ямы-то никакой не было…

Кстати сказать, это обстоятельство не изменилось и в 2018 году – как плескали помои на улицы пятьдесят лет назад, так плещут и по сей день. И плевать им на вонь, плевать на грязь и антисанитарию – своя рубаха ближе к телу.

Но вот какую странную штуку выкидывает подсознание – у меня этот запах, наравне с запахом сдобы из пекарен-кондитерских, навсегда связан с Саратовом. И вообще – с моим детством. Хорошим детством. Когда я не знал и не задумывался ни о каких политиках, ни о каких Бокассах и народно-освободительных движениях негров. Пляж, лодки, рыбалка, Волга, в которой рыбы было не как в 2018 году, киношки с мультиками и слоеные пирожки в кондитерской ресторана «Москва». Очень уж я любил эти слоеные пирожки – мама таких не пекла. И бабушка тоже.

У бабушки (я ее звал бабусей) было свое фирменное блюдо – пироги с вишней и яблоками. О-о-о… эти пироги! И горячие, и полежавшие в холодильнике – тонкошкурые, пропитанные красным соком! Я до сих пор вспоминаю их!

Детство, детство… ты как река – нельзя войти в нее дважды. Вот сейчас я вернулся… в детство ли? Нет, не в детство. Мои глаза видят то, что не видели глаза ребенка, и знаю я слишком много для того, чтобы воспринимать это время райскими кущами. «От многия знания – многия скорби»…

Доехать до дома оказалось не так-то и просто. Это тебе не 2018-й, где маршрутки толкаются плечами, лишь бы скорее тебя подобрать. Троллейбус, автобус, остановка, заполненная людьми. Жара, плавящийся асфальт, и очередь к точке по продаже газировки. Шипит вода в условно помытом стакане, толстая продавщица, покрытая каплями пота (ну очень жарко!) сует мне граненый стакан, и я цежу холодную шипучую жидкость, стараясь не думать о том, сколько сифилитиков до меня попили из этого стакана. Хорошо, что охладитель работает, хотя по такой погоде даже теплая, как моча, вода уходила бы влет. И цены смешные: вода без сиропа – одна копейка. С сиропом – три копейки! Подумалось: интересно бы просматривать мелочь, которая попадет в руки. А вдруг попадется монета в две копейки 1927 года? В 2018 году она будет стоить сто тысяч! Или полтинник 1958 года – в 2016 году один случайный знакомый вытащил такую монету из старой семейной копилки. И продал за триста шестьдесят тысяч.

А что, положил такие монеты в коробочку да и прикопал в нужном месте. А потом взял и выкопал! Через сорок девять лет! Только место не забыть, где клад заложил, да чтобы конкуренты случайно не обнаружили. Кладоискатели всякие.

И еще я понял, что в этом времени люди очень, очень много ходят, стоят, а еще – ждут. Ждут на остановке, когда подойдет транспорт, ждут в магазине, когда подойдет очередь, ждут в парикмахерской, ждут в столовой… Это мир ожидающих чего-то людей – своей очереди или светлого будущего. «Прекрасного далеко»… Вот когда удобная обувь, берегущая ноги, особенно актуальна.

Дома снова уселся за работу, застучал на машинке. Хорошо, что стены здания толстые. Кирпичей в пять, не меньше! И не потому, что я кому-то помешаю своим пулеметным стуком, совсем нет. В такую жару толстые кирпичные стены дореволюционной постройки хорошо сохраняют прохладу, иначе совсем была бы труба. Кондиционеров-то нет! Хотя уверен, что, попроси я Зину, она и кондиционер бы достала. Если не импортный, то бакинский. Хотя, честно сказать, не помню, были ли они в 1970 году.

Поработал три часа, пошел, поставил на огонь кастрюлю с куском говядины – решил борщ сварить. Ну или супчику сварганить – люблю картофельный суп на бульоне, и лучше на говяжьем бульоне.

И снова принялся работать. А через час раздался звонок. Я с опаской подошел к телефону, который зазвонил так резко, так пронзительно, что казалось – его трель впивается в мой мозг. При мне телефон ни разу еще не звонил, и я как-то уже даже забыл о его существовании. Стоит в прихожей, ну и пусть стоит.

Кстати, что за дурацкая привычка ставить телефон в прихожей? Неужели так редко звонят, что люди бросаются к телефону, стоящему черт знает где, и лихорадочно хватают трубку? Почему не поставить телефон в большой комнате? Или в спальне? Переносные радиотрубки, похоже, еще не изобретены. Или изобретены?

Сняв трубу, я вначале и не понял, кто на том конце провода. Только через несколько секунд пробился через череду всхлипываний и сбивчивых слов, сообразив, что звонит Оля. То ли телефон так передает звук, то ли она в таком состоянии. Несколькими словами успокоив, узнал причину ее истерики. Оказывается, Олю банально выперли из снимаемого жилья, не дав даже забрать вещи. Пришел с зоны сынок бабки, которая сдала ей комнату, и выкинул Олю из квартиры, в довесок ко всему еще и настучав по физиономии. Как сильно настучал – я не понял, уточнять не стал. Деньги, что Оля заплатила за три месяца вперед, возвращать ей никто, само собой, не собирался – хозяйка квартиры сидела в своей комнатушке и боялась показаться на глаза любимому сыну, который уже успел навесить и ей фингал, а сам праздновал возвращение со всем доступным ему размахом. Отобрав все деньги, что сумел найти у любимой мамаши.