Читать книгу "Мой год отдыха и релакса - Отесса Мошфег"

Вот так я и осталась наедине с теликом. Я переключала каналы. Реклама кошачьего корма. Реклама сауны для загородного дома. Реклама обезжиренного сливочного масла. Картофельные чипсы в порционной упаковке. Средство для смягчения ткани. Шоколадный йогурт. Приглашение в Грецию, колыбель цивилизации. Напитки, которые дарят энергию. Крем для лица, омолаживающий. Рыба для котят. «Кока-кола» означает «Я люблю тебя». Сон на самой удобной в мире кровати. Мороженое не только для детей, леди, ваш супруг тоже любит его! Если в доме пахнет дерьмом, зажгите эту свечу, и дом наполнится запахом свежеиспеченных пирожков.

Когда мне не спалось, мать всегда советовала мне пересчитывать что-нибудь интересное — что угодно, только не овечек. Пересчитывать звезды. Пересчитывать «мерседес-бенцы». Пересчитывать президентов США. Пересчитывать годы, которые осталось мне прожить. Я подумала, что выпрыгну из окна, если не смогу спать. Натянула одеяло на грудь. Пересчитала столицы разных стран. Пересчитала разные цветы. Пересчитала оттенки синего цвета. Лазоревый. Кадетский голубой. Электрик. Утиный (синевато-зеленый). Тиффани. Египетский. Персидский. Оксфордский. Я не спала. И я не засну. Не получалось. Я пересчитала всех птиц, каких только могла вспомнить. Пересчитала телешоу восьмидесятых. Пересчитала фильмы, снимавшиеся в Нью-Йорке. Пересчитала знаменитых людей, совершивших суицид: Диана Арбус, Хемингуэй, Мэрилин Монро, Сильвия Плат, Ван Гог, Вирджиния Вулф. Бедный Курт Кобейн. Я пересчитала, сколько раз плакала после смерти родителей. Я стала читать проходившие секунды и снова подумала, что так может продолжаться целую вечность. И будет продолжаться. Бесконечность неотвратимо маячила передо мной, со мной или без меня. Аминь.

Я откинула одеяло. По ТВ показывали, как молодая пара бродит в Новой Зеландии по пещере, опускается в огромную черную расщелину, протискивается через узкую трещину в скале, проходит под какими-то огромными соплями, свисающими со свода пещеры, потом оказывается в подземной камере, освещенной голубыми червяками. Я попыталась вообразить что-нибудь глупое, что сказала бы Рива, пытаясь меня утешить, но ничего не пришло на ум. Я так устала. Я уже всерьез поверила, что больше никогда не засну. У меня перехватило горло, и я заплакала. Да, заплакала. Я всхлипывала, как в детстве из-за оцарапанной на детской площадке коленки. Это было ужасно глупо. Я считала от тысячи до ноля и смахивала слезы пальцами. В моих мышцах что-то тикало, как в автомобиле, проехавшем большое расстояние и оставленном в тени на парковке.

Я переключила канал. На этом шла британская программа о природе. Маленький белый лис зарывался в снег в ослепительно солнечный день. «Многие млекопитающие впадают зимой в спячку, но только не песец. Благодаря особенному меху и жиру, покрывающему крепкое тело, низкие температуры этому зверьку не страшны. Невероятная устойчивость песца к холодному климату объясняется его необычным метаболизмом. При минус пятидесяти градусах по Цельсию он только усиливается. Это означает, что песец даже не дрожит от холода и легко переносит температуры до минус семидесяти градусов и ниже. Представляете?»

Я пересчитала известные мне меха: куница, шиншилла, соболь, кролик, мускусная крыса, енот, горностай, скунс, опоссум. Рива взяла себе бобровую шубу матери. Она была свободного покроя и наводила на мысли о гангстере с карабином, который прячется в заснеженном лесу, потом сваливает при лунном свете на запад вдоль железной дороги, а бобровая шуба защищает его от безжалостного ветра. Образ мне понравился — необычный. Я мыслила творчески. Может, я и спала. Я представила, как парень в бобровой шубе закатывает выше щиколоток свои обтрепанные штаны, чтобы перейти вброд ледяной горный ручей, и у него белые ноги, словно рыбы в воде. Вот, подумала я. Начинается сон. Мои глаза были закрыты. Я уже чувствовала, как куда-то уплываю.

И тут, как будто по заказу, как будто услышав мои мысли, в дверь забарабанила Рива. Я открыла глаза. Полоски белого, снежного света лежали на голом полу. Как будто начинался рассвет.

— Эй, привет! Это я, Рива.

Спала я или нет?

— Впусти меня.

Я медленно встала и направилась по коридору.

— Я сплю, — прошипела я сквозь дверь. Посмотрела в глазок. Рива показалась мне взъерошенной и расстроенной.

— Можно войти? — спросила она. — Мне очень нужно поговорить.

— Давай я просто позвоню тебе потом? Который час?

— Пятнадцать минут второго. Я пыталась дозвониться, — сказала она. — Вот, консьерж прислал твою почту. Мне надо поговорить. Это важно.

Может, Рива каким-то образом участвовала в моей инфермитерольной эскападе в деловой части города? Может, она владеет эксклюзивной информацией о том, что я вытворяла? Мне это интересно? Да, чуточку. Я открыла дверь и впустила ее. Как я и думала, она была в огромной бобровой шубе своей матери.

— Симпатичный свитер, — отметила она и прошмыгнула в квартиру, обдав меня запахом мороза и нафталина. — Серый цвет весной будет в тренде.

— Но пока у нас январь, правда? — спросила я, все еще не в силах сдвинуться с места. Я ждала, что Рива подтвердит мои слова, но она лишь бросила на обеденный стол охапку почты, сняла шубу и кинула ее на спинку софы рядом с моим песцом. Два вида меха. Мне снова вспомнились мертвые собаки Пин Си. Это были мои последние дни в «Дукате». Богатый гей из Бразилии погладил чучело пуделя и сообщил Наташе, что хочет «точно такую шубу с капюшоном». У меня болела голова.

— У меня жуткая жажда, — сказала я, но получилось так, словно я прокашлялась.

— Что?

Пол слегка покачивался у меня под ногами. Я пробиралась в гостиную, опираясь рукой о холодную стену. Рива успела удобно устроиться в кресле. Я отпустила стену и постояла, обретая равновесие, потом неуверенно двинулась к софе.

— Знаешь, все кончено, — сообщила Рива. — Официально все кончено.

— Что?

— С Кеном! — У нее дрожала нижняя губа. Согнув палец, она потерла верхнюю губу, потом встала и пошла ко мне, загнав меня в конец софы. Я не могла пошевелиться. Мне стало нехорошо, когда я смотрела на ее лицо, покрасневшее от нехватки кислорода. Она сдерживала рыдания, и я поймала себя на том, что тоже затаила дыхание. Я судорожно глотнула воздух, и Рива, ошибочно приняв это за сочувственный возглас, обхватила меня руками. От нее пахло шампунем и духами. Еще вроде текилой. И слегка поджаренной во фритюре картошкой. Вцепившись в мои плечи, она трясла меня, рыдала и шмыгала носом больше минуты.

— Ты такая худая, — сказала она между рыданиями. — Так нечестно.

— Мне надо сесть, — произнесла я. — Пусти. — Она разжала руки.

— Прости. — Она удалилась в ванную высморкаться. Я легла лицом к спинке софы и уткнулась в песцовый и бобровый мех. Может, хоть теперь посплю, подумала я и закрыла глаза. Я представила себе полярную лису и бобра, как они уютно спят, прижавшись друг к другу в маленькой пещере у водопада; торчащие вперед зубы бобра, его храп — самое подходящее животное-аватар для Ривы. А я — маленький, белый песец, лежащий на спине, его розовый, как жвачка, язык, четко выделяется на фоне белоснежной, покрытой мехом мордочки, не боящейся холода. Из туалета послышался шум спускаемой в унитазе воды.