Читать книгу "Так любят люди - Андрей Максимов"

Так и вижу двух голых людей, прыгающих по песку и орущих:

— Удача! Удача! Божий промысел!

Может, Господь, конечно, неслучайно выбрал именно их, но штука вся состоит в том, что так станут вести себя любые мужчина и женщина. Любые! Вот в чем фокус.

— Любовь надо придумать, — вот что я должен был сказать этим подвыпившим милым ребятам. — Придумать и жить.

Подходите — не подходите… Какая разница! Вы двое и есть остров этой безумной жизни. Встретились? Живите!

Все эти разговоры про «подходит — не подходит» годятся для рубашек и галстуков, пиджаков и курток, ботинок и пальто… А для людей это все лишнее.

Любовь — море: надо плыть. Утонете — значит, до следующего плавания. Но пока не нырнете, не поймете: подходит вам это море или нет.

Я понял, в чем моя ошибка: я слишком много говорю в любви. Я все время говорю с женщинами и выдаю все, что у меня на душе.

Это уже само по себе нелепость. Так они еще и понимают не так, как я говорю. Вообще же никто никого правильно не понимает. А тут еще — мужчина и женщина. Она тонет под потоком моих слов, и ее, настоящую, уже не достать.

«Гена, дорогой! Живи молча! Есть мысли про любовь — таи их. И все тогда будет в порядке.

И думай про любовь меньше, Гена! Любовью надо жить. Вот и все. Не надо философствовать, не надо делать выводов, не надо, не приведи Господи никаких книжек читать про любовь!

Чем больше в ней разбираешься — тем меньше понимаешь.

Чем больше о ней думаешь — тем большим идиотом ощущаешь самого себя.

Кто придумал, что надо сначала решить: подходят ли люди друг другу, а потом жить? Кто, скажите, и зачем придумал такую глупую нелепость?

Свела вас судьба (Бог, время, обстоятельства — как кому нравится больше) — живите!

Это же такое счастье: жить с надеждой, что сегодняшние отношения на самом деле — вечная любовь!

Ну и живите. Надежда сама знает: сбываться ей или нет. Не надо ей помогать глупыми размышлениями. Жизнью ей надо помогать, и больше ничем. Вот что я вам скажу.

Дорогие Геннадий и Валерия, от имени и без поручения миллионов людей, которые ищут протяженности в любви, объявляю вас возлюбленными! Живите и любите друг друга! Не говорите о любви, а живите ею! Нет лучшего способа превратить сегодняшнее в вечное».

Вот что я должен был сказать этим молодым людям.

Но сказал я, понятно, по-другому.

Я сказал:

— А какая разница?

— Не понял.

Гена смотрел внимательно. Трезвым взглядом.

Если Гена и был пьян, то жизнью, а не водкой. Я знаю это состояние: когда водка тебя не берет, но так хочется, чтобы брала, что и тебе, и окружающим абсолютно искренне кажется, что ты напился.

— Как это какая разница? — как-то очень тихо спросил Геннадий. — Если подходим — одно дело. Если не подходим — совсем другое. Ты от вопроса-то не увиливай, мужик. Я не за то тебе две тысячи платил, чтобы…

Сколько раз говорил себе: не бывает шальных денег! Ну не бывает! Даже те, которые кажутся шальными, все равно приходится отрабатывать.

«Ну и ладно, — подумал я. — Зря, что ли, я придумал?» Как говорил герой мультика: «Щас скажу». Или он говорил: «Щас спою»? Не важно. Я скажу.

— Встаньте, — тихо, но властно произнес я.

— Гонишь? — прошипел Геннадий.

— А деньги наши? — открыла глаза Вероника.

Метрдотель повернулся к нам, готовый к прыжку, как пантера.

— Пожалуйста, встаньте.

Геннадий молча встал и помог подняться своей подруге.

Лера, опираясь на Геннадия, как на ствол могучего дерева, стояла с трудом. Но стояла.

Я соединил их руки и как мог более торжественно произнес:

— Дорогие Геннадий и Валерия, от имени и без поручения миллионов людей, которые ищут протяженности в любви, объявляю вас возлюбленными! Живите и любите друг друга! Не говорите о любви, а живите ею! Нет лучшего способа превратить сегодняшнее в вечное.

— Чего превратить? — спросил ошалевший Геннадий.

Я продолжал «торжествовать»:

— Сегодняшние отношения в вечную любовь. Что непонятного?

Метрдотель зааплодировал. Вслед за ним зааплодировали сначала официантки, а потом и весь ресторан.

От грома аплодисментов Валерия проснулась, начала церемонно раскланиваться в разные стороны, а потом довольно громко прошептала на ухо своему кавалеру:

— Генкин, по-моему, нас поженили. Пора идти домой.

Геннадий аккуратно посадил Валерию на стул, подошел ко мне и тихо-тихо произнес:

— Красиво. Спасибо. Деньги, считаю, отработал. То есть ты думаешь, что мы друг другу подходим? Правильно я врубился?

Дурак ты, Генка. Такой же дурак, как все мы, мающиеся в ощущении наступающей любви.

Подходим…

Они подходили друг к другу, подходили, а подойти все никак не могли…

Ты бы, Генка, подошел к своей Лере, довел до такси, и поехали бы вы… И без лишних этих рассуждений.

Ты хочешь женщину. Она хочет тебя. Вы хотите не только вместе заснуть, но и вместе проснуться, что важно.

Какие вопросы, Геннадий? У вас впереди — любовь. Что тебя еще может волновать?

Есть у тебя женщина? Бери ее.

Дорога всегда мудрей путника. Она приведет, куда надо.

Я сказал то же самое, но гораздо короче.

Я сказал:

— А пошел ты…

Геннадий добродушно улыбнулся:

— Понял тебя. Прав. Чего уж тут? Когда тут такая женщина, правильно? У меня — такая женщина! — вдруг заорал он.

После этого взвалил Леру на плечо и, провожаемый аплодисментами, пошел из ресторана.

А я остался.

Я остался с этим идиотским вопросом: «Подходит — не подходит?»

Вот если вспомнить всех тех женщин, с которыми меня связывала не мгновенная страсть (чтоб не сказать словечко похуже), а жизнь… Ведь были такие?

Были.

И тут же, разумеется, возникает Юлькино лицо.

Оно возникает и как бы перекрывает все другие лица.

Мне всегда казалось, что мы созданы друг для друга. Даже когда мы расставались.

Без тебя не бывает дней. Без тебя не бывает ночи. Без тебя становлюсь смелей, Когда сердце над жизнью хохочет.

Без тебя удивленья — прах. Без тебя убежденья — хаос. Пусть в любви я сто раз не прав, Я люблю тебя, а не каюсь.

Проходящим даруется крик. Приближающимся — шорох. Удлини этот тихий миг, Дай услышать волос твоих шепот.

Ведь не надо большого ума, Чтоб понять, раскрывая сердце: Без тебя наступает тьма. Без тебя исчезает солнце.

Но наступит такая пора, Будет свет разглядеть не трудно. Без тебя — это значит: вчера. А сегодня наступит утро.

Из всего, что я написал, — это единственное, что я помню наизусть.