Читать книгу "Одесский юмор. Рассказы, миниатюры, афоризмы - Валерий Хаит"

Входит наконец сам режиссер:

— Так! Стоп! Будем снимать сегодня на улице!

— А пока переставят аппаратуру, — говорю, — в буфет?

— Зачем? — отвечает. — Нам принесут кофе сюда!..

Юрий Михайлик

На рыцарских турнирах Молдаванки

На рыцарских турнирах Молдаванки все начиналось с легкой перебранки: воскресная терраса, тишина, прекрасна жизнь, и все пришли с базара, но в это время ей она сказала… И ей она ответила сполна.

Прекрасна жизнь. Как солнышко светило, как весело гудели примуса! Дискуссия приобретала силу — какие тексты, что за голоса… Сначала все касалось сути дела, и тетя Катя даже не глядела на дерзкую обидчицу свою, пока в обычном утонченном слоге она скользила вдоль генеалогий, исследуя соседскую семью. Но были упомянуты и дети, а тетя Катя никому не свете такого не спускала, и в момент она шипящий примус подкачала, вдруг коротко и страшно закричала и бросила свой первый аргумент.

Читатель, я описывать не стану ни рубленные мелко баклажаны, ни свежую колхозную сметану на небольшом соседкином лице, ни эти помидоры на халате, ни тетю Катю в молодом салате, и в огурце, и в сахарной пыльце. Ревела буря. Сотрясались стены. И зрители спешили прочь от сцены, поскольку и театр идет ко дну. Но всех остановил ударом грома могучий крик соседки: «Где ты, Рома? Ты спишь, а эта бьет твою жену!»

И в тишине раздался звон булата. Проснувшись, рыцарь снял со стула латы, меч пристегнул, взобрался на коня и грянул в бой, жену свою кляня. Он победит — инспектор Дорпрофсожа. Его соперник пробудился тоже, но почему-то лат не надевал. Наоборот — вздохнув спросонья тяжко, он снял свою воскресную рубашку и опустил тихонько на диван. И выкатился, круглый и упругий, на зов своей растерзанной супруги. Он был стратег, он смел предугадать, предвидел он живым воображеньем, как в предстоящем яростном сраженье могла его рубашка пострадать, — вот почему он вышел полуголым. Специалист, завпед вечерней школы, он был лингвист, язык преподавал, он русские великие глаголы метнул, почти не целясь, — и попал. Мы опускаем описанье боя, а ты, читатель, выбери любое из классики. Ты снова будешь прав. Ну вот, допустим, «лик его ужасен» — как это верно! Тут же — «он прекрасен». Ты прав, и нечто среднее избрав.

Я должен констатировать как автор: на свете нет нетронутых метафор, их поиск безнадежен. И к тому ж тускнеют чувства, страсти иссякают, и вот уже соперники стихают, и первым утомился Катин муж. Он плохо спал, и он не пообедал, а враг его, учуявший победу, нанес ему решающий укол. А тут пришел Сережа-участковый, красивый малый, юный, но толковый, и вынул из планшетки протокол, где все уже описано детально — вторженье в геральдические тайны, текст лозунгов и стоимость сметаны, а также был указан день и час. А впрочем, вас интриговать не стоит, и объясненье самое пустое — был протокол составлен в прошлый раз, а экземпляр оставлен про запас.

Сергей Рядченко

В ожидании брынзы

А еще говорят — темп жизни, трудно встретиться.

Темп не темп, а зевать, конечно, не следует.

Жили-были, вам скажу, Модест Митрофанович и Василий Лукич. Ходили друг к другу в гости. Да вы их знаете.

Модест Митрофанович трезвый (ММТ) водил дружбу с Василием Лукичом выпившим (ВЛВ), а Василий Лукич при памяти души не чаял в Модесте Митрофановиче подшофе. Правда, трезвый Модест Митрофанович за милую душу ладил также и с невыпившим Василием Лукичом. А что? Выпивший же Модест Митрофанович трезвого Василия Лукича на дух не переносил и норовил якшаться исключительно с Василием Лукичом нетрезвым, но тот, увы, уже водил дружбу с трезвым Модестом Митрофановичем, а нетрезвого его откровенно недолюбливал. Путались, конечно, господа, тупиковали, но все же жить можно было, шло оно вполне своим чередом.

А потом как-то за полночь исключительно трезвый Модест Митрофанович рассорился в пух и прах с Василием Лукичом употребившим, и вознамерились они впредь не пересекаться.

И вот Модест Митрофанович как стеклышко звонит, соскучившись, своему единственному теперь другу тверезому Василию Лукичу. И, представьте, застает того дома чудесным образом. И рады оба. Сколько лет уже не получалось состыковаться, а тут на тебе. И зовет на радостях трезвый Василий Лукич в гости к себе такого же, как он, Модеста Митрофановича, и тот летит к нему на крыльях верной дружбы с тремя пересадками, но никакого друга, увы, не застает: тот убыл, не дождавшись, а встречает его в дверях Василий Лукич, на радостях принявший. А Василий Лукич, принявший на радостях, ничем не отличается от Василия Лукича, принявшего с горя или по любому иному поводу или без повода. То есть является такой Василий Лукич обыкновенным выпившим Василием Лукичом (ВЛВ), «О» можно опустить. А как мы помним, между ММТ и ВЛВ произошла размолвка, и повод ее может тут показаться притянутым за уши, за малые и большие, торчком и висячие мохнатые уши, но вряд ли все же кто-нибудь решится отказать ему, поводу, в его суровой принципиальности. А повздорили трезвый с выпившим, не сойдясь во мнении, сколько и каких именно цветов солнечного спектра различают кошки с собаками и в чем коренятся базисные различия их когнитивного восприятия. Да уж, выходит, что действительно каждый охотник желает знать, где сидит фазан. Именно каждый. Согласитесь, тут и с самим собой непросто договориться, не то что с другим, пусть даже другом. Вот и побили горшки. Не удержались. И вот, значит, вместо Василия Лукича ни в одном глазу встречает в дверях своей квартиры Модеста как стеклышко Митрофановича Василий Лукич уже опрокинувший, и неловко обоим. Как быть? Хоть и поссорились, а люди-то интеллигентные, порывов простых не практикуют. С другой стороны, интеллигенты, однако ж и повздорили-то не на шутку. Потоптались вежливо в прихожей, справились, как житье-бытье, а о кошках с собаками ни полслова. Из той же вежливости предлагает Василь Лукич Модесту Митрофановичу стопку на дорожку не без намека. А Модест Митрофанович возьми да не откажись. И то правда: в такой конец смотаться — вы б тоже призадумались, прежде чем просто сгоряча от ворот поворот. Принял Модест, значит, Митрофанович стопку из рук Василия Лукича, поднял, значит, за здоровье с удачей. Чокнулись, люди вежливые. И вот вам ребус почище квантовой механики: поднимал стопку да чокался один Модест Митрофанович, а опускал уже Модест Митрофанович совсем иного рода. Мчался к другу через весь город один человек, а в гостях теперь оказался совсем другой, да еще и не у того в гостях, к кому первый-то мчался, а опять же у кого-то совершенно несопоставимого. Даже у вас голова кругом, а тут каково? Самое время бы сейчас незабвенного Нильса Бора сюда с его копенгагенской интерпретацией, но только, положа руку на сердце, кто у нас ее, интерпретацию эту, хоть разок штудировал, а? О том, что любая модель реальности есть собственно модель, а не сама реальность, ну, грубо говоря, в таком духе, кто? А я вам так скажу: а никто! У нас-то и хельсинкского соглашения днем с огнем, а Хельсинки, так понимаю, поближе будут. Что уж тут о Копенгагене. Живем по Аристотелю, даже если о нем не слыхали, в том смысле, что Греция-то под боком, и что все у нас как? А так: либо — либо; либо так и не иначе — либо не так, и тоже баста! — и третьего не дано. А оно видите как — совсем и не так бывает.