Читать книгу "Забыть нельзя помнить - Агата Горай"

Ребенок! Под плотным земным покрывалом несколько сотен лет пролежал скелет маленького человека. С человеческим останками я столкнулась впервые, прежде мне доводилось находить кувшины, украшения, монеты, но никогда я не работала с костями.

Из одежды на мне коротенькие шорты, майка, а поверх тоненькая рубаха, которая бережно хранила плечи от палящего солнца, но мне вдруг стало так жарко, будто одета я была по меньшей мере в армейский бушлат. Фотоаппарат выпал из рук, которые то и дело стирали со лба капли пота, а глаза намертво приклеились к впечатанному в землю телу.

В мозгу вспышка, такая же яркая, как от фотокамеры, и слепит не меньше. После яркого света глаза застилает темнота, и я начинаю замерзать. Мне кажется, будто отовсюду дует ледяной ветер, а пот превращается в капли холодного дождя. Перед глазами старое кладбище и повалившиеся кресты, а меж ними стоит растрепанная седая женщина с лопатой. Я вижу кряхтящий сверток, слышу голос отца, и в полубреду-полусне смотрю на то, как отец и мать хоронят живого младенца – МОЕГО МЛАДЕНЦА!

Психика не выдерживает ярких вспышек, последовавших одна за другой. Я отключаюсь, но, упав на горячую землю, последнее, что я чувствую, – неимоверный холод.

Я несколько раз прихожу в себя и отключаюсь снова. Моментами я улавливаю панику и страх в глазах всей нашей группы, но полностью прихожу в себя в больничных стенах.

– Боже, Кира, как ты нас всех напугала! – Первым, кого я увидела, был Егор Валентинович, в глазах которого я в самом деле легко читаю испуг. – Что случилось? У тебя проблемы со здоровьем? Ты прежде переносила и более горячие дни. Доктора толком сказать ничего не могут, говорят, все жизненные показатели в норме, и что могло стать причиной подобного состояния, даже не догадываются.

Стоило ему заговорить о причинах, и мне снова сделалось нехорошо, но я изо всех сил старалась не поддаваться накатывающему приступу паники и отчаяния.

– С моим здоровьем все в полном порядке, вы уж простите, что так вышло, если доктора не в курсе, что да как, то я тем более. Но все же не могли бы вы оставить меня. Наверное, меня напичкали какими-то препаратами, и ужасно хочется снова уснуть. – Я виновато улыбаюсь.

– Конечно, Кирочка, о чем речь! Отдыхай и ни о чем не думай. Если понадобится, сразу по выписке возвратишься домой.

– Спасибо.

Профессор удалился, а я осталась один на один со своими кошмарами.

Картина была не полной, не гладкой, но обрывки воспоминаний все же о многом рассказали. Я наконец вспомнила последний день, проведенный в объятиях Прокоповны, и причины, по которым я изливала ей душу. Вспомнила ее похороны. Даже свой первый секс. Вспомнила Костю и его беседу с дружками, когда он собирался проводить на свидание в коровник очередную дурочку. Вспомнила, как рожала ребенка в собственной спальне без докторов и медсестер, только мать и дежуривший за дверью отец. Вспомнила… Я вспомнила все! Кладбище, бредовое состояние, психушку, мамины песнопения о моем изнасиловании, разговоры обоих родителей о том, что все будет хорошо. Но все это было настолько невероятным, что мне потребовалась не одна неделя, чтобы осознать, что это все не вымысел моего воспаленного мозга и не сон. Невозможно поверить в то, что твоя собственная мать способна зарыть в землю родную внучку, а отец охотно во всем помогал. Но выбора у меня не было, ведь назад в самые потаенные уголки подсознания я уже не могла возвратить то, что потекло наружу, когда взорвался самый тошнотворный и болезненный вулкан.

Кира Медведь

Ноябрь 1998

– После выписки из больницы я не отправилась домой, этого не требовали медицинские показатели. Я провела на раскопках еще чуть больше месяца, за которые не приняла ни единой пилюли, и к сентябрю окончательно сформировалась полная и четкая картина всего случившегося в середине восьмидесятых. Прожитых после лет будто и не было никогда, по крайней мере, они не имели значения. Поначалу мне хотелось укоротить собственную никчемную жизнь. Я несколько раз хваталась за таблетки, лезвия и становилась на карниз, так невыносимы были воспоминания, но… В голове постоянно звучала история няни родом из детства, мне не хотелось вечно блуждать в темноте, а «приглашения» от Бога я не получала. Мне не хотелось жить, зная, чья кровь течет по моим венам, но и умирать от собственных рук было страшно. В конце концов я поняла, что нет в том моей вины, что я дочь чудовищ. Я засыпала и просыпалась с одной только мыслью – отплатить такой же невероятной монетой. Я ревела ночами, будто дикая кошка, на глазах у которой жарили и поедали ее котят. Оказалось, степень боли не имеет срока давности, будто она была законсервирована и сохранила вкус и аромат того жуткого дня. Я ощущала остроту потери, будто все, что произошло со мной десять лет назад, случилось буквально вчера. У меня даже начало сводить низ живота. В октябре… В октября у мамы был день рождения, юбилей, на который меня любезно пригласили. Шестьдесят лет как-никак, веский повод позвать впервые за десять лет дочь домой. И я согласилась. К тому времени я уже знала, как поступлю, и четко представляла последние минуты жизни собственных родителей.

– Боже мой, Кирочка, как же ты с ума не сошла?! Боже мой, подумать только! – Наполняя уже и не сосчитать какую по счету рюмку, причитала слегка хмельная Лида. – Знаш, я вот и говорила тебе, что прикончила бы таких сволочей не глядя, но… Но я бы лучше сама умерла, чем пережила то, что довелось тебе. Мои предки тоже ведь не подарки судьбы, родителей не выбирают, но смогла бы ли я их убить? Вопрос. А ты… Бедный ребенок!

Ставлю на стол рюмку и выхожу в коридор за своим рюкзаком, чтоб вытащить на свет божий очень важный документ.

– Я тоже не знаю – смогла бы? – Лида растерянно хлопает ресницами, а я протягиваю ей сложенный в несколько раз листок. – Вот, мой билет на волю. Прочти, чтоб я не с этого начала, а я, пожалуй, выйду покурю, если ты не возражаешь. Угостишь сигаретой?

– На балконе все есть – и сигареты, и пепельница, и зажигалка. – Лида жадно впилась глазами в строки, написанные два года назад рукой моего отца, а я бесшумно исчезла за дверью.

– Твою ж мать! Да что ж они за люди-то такие?! – донеслось до меня из кухни, когда я уже была на полпути к ней. – Да как такое возможно вообще?! Как можно изловчиться и убить себя так, чтоб за это осудили и без того уничтоженную дочь? Господи, не впервые я сомневаюсь в твоем существовании, но, похоже, ты либо слепоглухонемой, либо игры у тебя покруче дьявольских! А скорее всего, и нет тебя вовсе! – кричала во все горло Лида, не забывая вскидывать руки к небесам.

– Да не гневи ты его, – усаживаясь на свое место, проговорила я. – По правде говоря, я ведь сама не сопротивлялась и ничего не оспаривала. Для следователя все было ясно, как божий день, а я приняла это наказание покорно только потому, что много лет назад успешно избежала его за другое преступление.

– Как это? Что еще за преступление? – Дрожащими от гнева руками Лида вернула мне письмо. – Ты, милая, либо еще та сказочница, либо по твоей истории жизни нужно сериалы снимать – «Санта Барбара» отдыхает. Если б я не встретила тебя сегодня у «Касатки», я бы ни за что не поверила большей половине твоих россказней, встреться мы где-нибудь в другом месте.