Читать книгу "Солдат императора - Клим Жуков"

Ровно три месяца минуло со дня памятной битвы при Биккока. Сокрушительное поражение французских войск оказалось камнем, что сдвинул лавину. Просперо Колона повел войска на Геную, которую мы взяли после недолгой осады. Французы, оставшиеся без швейцарской пехоты, отступили в Венецию.

Я слышал, что виконт Лотрек – их главнокомандующий – спешно выехал из Кремоны в Лион для доклада „кайзеру Францу“, а войска оставил на попечение графа де Сен-Поля и Лескана, что так неудачно направлял французских жандармов в памятный день при Биккока.

Кстати, наши испанские коллеги столь часто теперь используют название этого маленького городка в качестве жаргонизма, что я не удивлюсь, если через несколько лет словечко перекочует в конвенционный испанский язык, обозначая что-то вроде „большого приобретения за малую цену“. Наши потери были столь ничтожны, а последовавшие выгоды столь значительны, что этимология вовсе не удивительна.

Я и Адам едем в из Генуи в Венецию. Позади осталась Модена, к вечеру наши кони будут топтать мощеные феррарские тротуары, на что я очень надеюсь. Как же мы оказались вдвоем так далеко от имперской армии?

Все очень просто и очень непросто. Попытаюсь объяснить парадокс: Георг фон Фрундсберг был спешно вызван в Баварию с частью войск. Крестьянское восстание, которое проницательные люди были склонны открыто называть Крестьянской войной, иногда добавляя эпитет „Великая“, разгорелась с новой силою. Императору срочно потребовался авторитетный специалист по быстрому разрешению кризисных ситуаций. Надо ли говорить, на кого пал выбор? Судя по всему, дела там принимали оборот самый нешуточный.

Перед отъездом Георг вызвал своего секретаря и приказал оставаться в Италии. Ему следовало инкогнито отправиться в Венецию с натуральной разведывательной миссией. Имперская агентура… ну насчет „агентуры“ я пожалуй загнул, переделывая местные понятия на знакомый лад, просто доверенные лица, которые получали помощь от канцелярии Карла или непосредственно от Фрундсберга, должны были ввести Адама в курс местных политических хитросплетений.

Дипломаты были у всех на виду, ему же предписывалось провести негласное исследование. Дорожки Франции и Венеции неуклонно расходились. Необходимо было точно знать, что кривая тропка политики вывезет Республику к воротам Империи, а для этого нужна была информация. Много информации.

Райсснеру требовался помощник, а так же, возможно, телохранитель и выбор пал на меня, что было чрезвычайно с его стороны любезно. Ваш скромный повествователь нежданно оказался на должности фельдфебеля, каковую честь заслужил после Биккока и взятия Генуи. Солдаты моего фанляйна вынесли представление, а общий полковой сход его утвердил, и пожалуйте – я уже командир, хоть и невеликий.

На меня тут же свалилось множество разнообразных очень утомительных обязанностей. Почти месяц я мрачно охреневал от караулов, учений и прочих радостей маленького начальника, когда Адам вытащил меня из этой болотины. Ехать ему с кем-то было надо, а образованных людей вокруг раз-два и обчелся.

Миссия деликатная, нужен не просто боец. Хороших рубак вокруг хватало с избытком, но были они в большинстве очень недалекими людьми. Н-да, все-таки в классическом образовании, пусть и неоконченном, есть свои преимущества. Даже на войне.

И вот, вывернувшись из солдатской лямки, я превратился в имперского шпиона или разведчика, называйте как хотите. Официально я был прикомандирован к интендантской роте, ну а суть настоящего задания обрисована выше. Собственно обязанностей никаких, только присматривать, чтобы Райсснера не пристукнули ненароком в какой-нибудь подворотне. Жалование капает, причем повышенное, а мне досталась отличная возможность выполнить мою главную работу. Я же наблюдатель, а задание наше именно в наблюдении и состояло. Удача! Настоящая солдатская удача.

Вступление к дневнику, пожалуй, можно считать оконченным, и я перехожу к нормальным подневным записям…»

Из дневника Адама Райсснера.

27 июля 1522 года от Рождества Господа нашего Иисуса Христа.

«О Фатерлянде.

Бедная моя Германия! Сегодня дошли вести о разгроме крестьянского войска под Мемингеном. Сколько же христианской крови должно еще пролиться, что бы на эту несчастную землю снизошел мир и божье благословение?

О моем почтенном спутнике и друге Пауле Гульди, мещанине.

Нельзя не написать нескольких слов о спутнике моем Пауле Гульди. Все еще не знаю, верно ли поступил я, взяв его с собою для совершения этого важного и в высшей степени непростого задания?

Человек он безо всяких сомнений достойный и храбрый. До сих пор вспоминаю, как он орудовал спадоном при Бикока! Зрелище было столь прекрасно, что я поневоле возрадовался, что он воюет на нашей стороне. Есть однако в нем ряд странностей. Он умен и превосходно образован.

Глубина знаний его меня поражала еще во время бесед наших от мюнхенского лагеря до Италии. Где мог простой саксонский мещанин получить такое прекрасное образование? Особенно, если принимать во внимание его неоднократные заверения, что ни один из знаменитых университетов не является его alma mater. Расспросы более подробные в нашем кругу неприличны, так что раб божий Адам пребывает в частичном неведении относительно биографии своего товарища.

Это первая странная черта.

При своем уме и эрудиции Пауль иногда поражает полным бессилием в самых простых делах, с нашей обыденной жизнью связанных. Казалось, час назад он открывал мне воззрения свои на тонкости небесной механики и устройство Вселенной, которые сделали бы честь почтенному доктору Галилею, а потом выяснилось, что он не знает, что такое райхсталер и почему серебряная монета называется гульдинером.

Право, даже какой-нибудь престарелый профессор Сорбоны более находчив чем мой спутник и не столь наивен в житейских вопросах.

Однажды я даже воскликнул в великом смятении: „Господи, Пауль, а не с Луны ли ты к нам свалился?!“, чем вызвал долгий и безудержный смех, сказанного Пауля, ничем не объяснимый, на мой взгляд. Это вторая странность.

Пауль Гульди двадцати лет от роду. Не самый юный возраст для солдата, мне казалось, что в такие годы горячность молодости должна бы начать уступать место рассудительной хладности, свойственной зрелым мужам. Но спутник мой совершенно беззаботен. Вижу, что он склонен относится к путешествию нашему, как к некоему разряду рыцарского подвига или приключения, будто он обчитался древних „chanson de geste“ о деяниях короля Артура и его выдуманных рыцарей круглого стола и тому подобной вредоносной чепухи.

Все это заставляет меня приглядываться к нему с немалой опаскою, ведь миссия наша требует хладнокровия, выдержки и немалого опыта. А ну как он выкинет что-нибудь из своего репертуара в Венеции? Но отступать уже поздно. Кроме того, сказанный Пауль очень быстро учится и впитывает знания столь энергично, что я с надеждою смотрю в будущее и смело передоверяю нас Божьему Провидению и его превосходной шпаге, которой я был бы совершенно рад, случись ей защищать мою спину в переделке…