Читать книгу "Спрятанные реки - Анна Матвеева"

– Может, помощь какая нужна? – безо всякой надежды спросил он, глядя на Зою Петровну. И она, хоть и не собиралась никого нанимать, почему-то кивнула. Коля перестелил крышу, сложил в домике печь, вскопал все грядки, построил новый туалет в дальнем углу участка. Просил он за работу немного, Зоя Петровна всегда приплачивала ему сверху, и он принимал эти деньги с благодарностью и достоинством.

Телефонами они не обменивались, где Коля проводил зимы, Зоя Петровна понятия не имела. Но каждую весну, как только она открывала сезон, узбек появлялся в саду в тот же день, будто ждал её где-то неподалёку.

Соседи, оценив Колин труд по достоинству, тоже стали приглашать его сделать то одно, то другое, хотя все при этом считали, что нанимать Колю можно только с разрешения Зои Петровны. Как будто бы ей принадлежало право распоряжаться Колиным временем, а ведь она ни на что подобное не претендовала – и всякий раз удивлялась, когда Мария Васильевна слева, Софья Карповна справа и Алексей Афанасьевич из углового дома спрашивали, свободен ли Коля: как будто это её сын, которого зовут погулять.

Однажды Коля привёл с собой в сад мальчика лет семи – сказал, что перевёз семью в Екатеринбург и что Азамату срочно требуется репетитор по русскому, так не согласится ли Зоя Петровна позаниматься с ним летом?

Сам Коля, кстати, говорил и писал по-русски без единой ошибки. Зоя Петровна, когда вытащила из кармана в магазине «Строймастер» составленный им список покупок, невольно залюбовалась аккуратными, не без шика выписанными буквами.

Мальчик грустно смотрел на незнакомую русскую тётеньку, а она вдруг расплылась в улыбке:

– Ну надо же: Азамат! Не думала, что услышу это имя!

3.

Лана всё-таки взяла с собой бутерброды, упаковала их в икейский пакетик с застёжкой. Заварила чай в термосе, насыпала в карман куртки карамелек. Женька из комнаты так и не вышел – ну и ладно, пусть отдыхает. В конце концов, лето. Каникулы. Муж на работе, сын спит, не снимая наушников, а она вот, значит, едет за грибами с профессором Камаевой – в гости к каким-то узбекам. Может, это родственники Азамата Турсунова? Лана слышала, что раньше Зоя Петровна и её муж близко дружили с профессором Турсуновым из Ташкентского государственного университета, но то было сто лет назад, когда все они жили совсем в другой стране.

Машина стояла на своём обычном месте во дворе и была такая же грязная, как обычно, хотя Лана ездила на мойку позавчера. Сражаться с уральским климатом бесполезно, он всех победил. Полгода снег, полгода дождь, и несколько тёплых дней, как будто взятых в кредит у вечной мерзлоты.

Из всех причин эмиграции Лана безоговорочно оправдывала одну – климатическую. Если бы появилась возможность, если бы муж не подцепил на пятом десятке патриотический вирус неизлечимого свойства, если бы у них были деньги на хорошую школу для Женьки, она бы, скорее всего, тоже уехала туда, где теплее. Не обязательно за границу.

Хотя вот именно сегодня на погоду жаловаться грех. Был как раз один из тех тёплых и тихих дней, которые по какой-то ошибке случаются и в Екатеринбурге. Лужи, оставшиеся после вчерашнего унылого дождя, ещё не до конца высохли, но солнце, подмигивая, обещало справиться с этой задачей.

Лана подумала – и надела тёмные очки, которые пролежали на дне сумки всё лето.

Дорога была почти пустая – автомобилисты уехали в отпуск. Отдыхать уезжают именно те, кто владеет автотранспортом, поэтому летом на дорогах становится просторней и свободнее. Вот и они тоже собирались отдохнуть десять дней в Греции, но застряли в городе из-за мужа. Его не отпустили с работы, а вдвоём с Женькой Лана ехать не решилась. Отношения с сыном в последнее время разладились, он ей грубил, перечил по любому поводу, а отца всё-таки побаивался, пока что слушался.

Зоя Петровна жила на углу Комсомольской и Малышева, в городе этот перекрёсток зовут «УКМ». Неподалёку, на улице Лодыгина, стоит девятиэтажка, с которой у Ланы связаны очень неприятные воспоминания из ранней юности. Лучше об этом не думать, переключиться – как с одной скорости на другую – на что-нибудь нейтральное.

Вот, например, эмиграция.

Так себе «нейтральное», передразнила сама себя. Но лучше уж думать про это, чем вспоминать козла, который затащил её в подъезд на первом курсе.

М-да, так вот.

Эмиграция.

В последние месяцы Лана, как в шахматах, теряла одну фигуру за другой. Друзья и знакомые, соседи и коллеги один за другим собирали вещи и отбывали в дальние края. Не всегда и не обязательно по политическим резонам, но всегда и обязательно – надолго или даже навсегда.

Рита, университетская подруга, вышла замуж в Израиль.

Алексей и Маша, приятели мужа, купили в Болгарии дом.

Троюродному брату Игорю предложили работу в Германии.

Лена, соседка сверху, давным-давно жила между тремя странами, где в сытые годы накупила недвижимости – на родине она бывала лишь краткими наездами: когда нужно было поменять паспорт или ещё по какой-то бюрократической нужде.

Зверев, доцент соседней кафедры, в сентябре уезжает в Китай.

И даже Ланина маникюрша на прошлой неделе заявила, что не видит своего будущего в России, – она поставила себе целью уехать в Испанию, записалась на языковые курсы и подняла на двести рублей цены на маникюр.

Не то чтобы Лана так уж часто общалась с Ритой или нуждалась в компании Алексея и Маши. С троюродным Игорем они созванивались несколько раз в год и оба одинаково мучились во время этих никому не нужных, но неотменимых разговоров. Встречаясь с соседкой, Лана всего лишь сдержанно кивала, а доцент Зверев и вовсе раздражал своей самоуверенной глупостью: он, ещё будучи аспирантом, зачем-то заказал себе визитные карточки с титулом «аспирант». И писал чрезвычайно плохие стихи.

Потерю маникюрши – пусть и толковой, проверенной – тоже можно будет пережить.

Дело было не в каждом из этих людей, а сразу во всех этих людях. По отдельности они были просто птицы, а вместе стали стаей, пусть и полетят каждый в свою сторону.

Сколько-то времени назад – лет пять или шесть – Лана приняла решение быть по отношению к себе кристально честной. Никогда себя не обманывать, не врать даже по самому ничтожному поводу. Сначала было трудно, намного труднее, чем, например, не врать окружающим, – поневоле бережёшь свою нежную душу, на которой суровая правда обязательно оставит кровавые царапины. А потом ничего, привыкаешь. Даже втягиваешься. Начинает нравиться эта абсолютная прозрачность, сквозь которую видны все твои мысли, поступки и чувства.

До недавнего времени именно так всё и было. Но теперь, когда фигуры с шахматной доски решили поиграть в перелётных птиц, Лану перестала спасать даже честность.

Она допросила саму себя предельно жёстко – и, как всегда, отвечала предельно искренне.

– Может, я им просто завидую?

– Нет. Я не настолько страдаю от климата.