Читать книгу "Жильбер Ромм и Павел Строганов. История необычного союза - Александр Чудинов"

Летом 1778 г., когда Ромм в переписке с друзьями подводил неутешительные итоги прошедших четырех лет, он в одном из посланий упомянул о встрече в столице со своим братом: «Когда я видел его в Париже, я рассказал ему обо всех демаршах, предпринятых мною для получения кафедры математики, и о своих надеждах. Он же меня отговаривал заниматься данным проектом и отказался представить меня г-ну Безу, который в этой сфере может все»[351].

Подобный эпизод весьма характерен для отношений двух братьев. Если младший испытывал к старшему глубочайшее почтение, то Николя-Шарль, похоже, просто не воспринимал всерьез ни самого Жильбера, ни его претензий на научную карьеру. Вот как Ж. Ромм описывает одну из встреч с братом:

Я видел его и с ним обедал. Я мог вести с ним беседу только в шутливом тоне, поскольку с ним невозможно говорить серьезно. Тот веселый, игривый вид, с которым он высказывается обо всем, не позволяет от него чего-либо требовать, о чем-либо ему напоминать. Он обещает все, чего у него ни попросят, но лучше всего относиться к его обещаниям с той же легкостью, с какой он их дает. От общения с ним можно по-настоящему получать удовольствие, только так же дурачась, как он. В этом мире его удерживают только науки и наслаждения; в его присутствии я не ощущаю большой ценности братских уз. В отношении меня он несколько раз высказывал прямо противоположные мнения. Он неоднократно повторял, что лучше бы мне было оставаться в провинции возле нашей дорогой матери (дай-то Бог, чтобы в своем стремлении получить место я смог бы последовать его совету!), а потом он мне рекомендовал попытаться получить какую-нибудь кафедру в военной школе или в портовом городе[352].

Цена последнего совета, как мы видели, была невелика: когда у Жильбера появилась реальная возможность получить кафедру, Николя-Шарль отказался ему помочь. Старший брат не скрывал от младшего своего пренебрежения им, проявлявшегося в разной форме. Например, когда Жильбер поздравил Николя-Шарля с получением звания члена-корреспондента Академии наук, тот даже не ответил на поздравление[353].

Впрочем, не будем гадать, вызывали или нет у Лаланда попытки младшего Ромма проникнуть в «республику наук» такой же скепсис, как у Ромма-старшего, но факт остается фактом: Лаланд не помог неофиту достигнуть желаемого. Как не помогли тому и прочие друзья-покровители.

С наступлением 1779 года – пятого года, который Ж. Ромму предстояло провести в Париже, в его положении ничего не изменилось. Фаталистические нотки, уже не раз проскальзывавшие ранее в письмах риомца, теперь звучали все более и более отчетливо. Еще в сентябре 1778 г. он лишь мельком замечал, что «слишком мало является хозяином своих обстоятельств»[354], но уже полгода спустя, обращаясь к друзьям, следующим образом высказался на ту же тему: «Судьба меня так бросает из стороны в сторону, что и я мог бы, как вы, и в такой же степени, как вы, сетовать на злосчастные обстоятельства, уже некоторое время, вопреки моей воле, удерживающие меня вдали от вас. Но существуют законы, которые необходимо уважать настолько, чтобы подчиняться им не ропща»[355].

Подобный фатализм имел более чем достаточные основания: открывавшиеся перед Роммом перспективы оптимизма не вселяли, а как-либо повлиять на них было выше его сил. Ему оставалось лишь по-прежнему смиренно ожидать у рубежей «республики наук» разрешения вступить в сей обетованный «край» – ожидать столь же безнадежно, как ожидали бесчисленные «руссо сточных канав» вступления в не менее желанную для них «республику изящной словесности», куда им так никогда и не суждено было попасть.

К счастью, судьба оказалась к Ромму более благосклонна, чем к его «однополчанам» по проигранной «битве за Париж», и дала ему возможность если не обернуть поражение победой, то хотя бы отступить с достоинством и без серьезных потерь. Правда, отступать ему пришлось… до самой России.

Выше уже говорилось, что знакомство с графом Головкиным было для Ромма первым шагом по пути, которым он вошел в историю России. И хотя сам А.А. Головкин родился в Западной Европе и за всю свою жизнь на родине предков так и не побывал, его происхождение давало повод риомским друзьям Ромма предполагать, что однажды их земляк отправится делать карьеру в эту далекую, по слухам, очень холодную и варварскую, но очень богатую страну. Летом 1778 г., в период подведения Роммом в переписке с друзьями итогов четырех лет, проведенных им в Париже, это предположение было высказано открыто, но Ромм поспешил его опровергнуть:

Вы полагаете, что догадались, будто от занятий медициной меня отвлекла надежда получить место в России. Так знайте же, мой дорогой друг, что тот, кому я дал зарок нерушимой преданности, – граф Головкин – делал мне подобные предложения, которые вполне могли бы быть реализованы. Но, будучи человеком порядочным и деликатным, он не стал скрывать от меня, что его соотечественники не всегда обходительны, что оградить себя от этого довольно трудно и что, хотя это неудобство и не является нестерпимым, варварство их нравов часто будет оскорблять мою чувствительность. И через некоторое время я объявил, что соглашусь только на место в Париже или стану врачом, к чему я исполнен решимости[356].

Однако шли месяцы, подходящее место не только в Париже, но и во французской провинции оставалось для риомца недостижимой мечтой, решимости стать врачом хватило ненадолго, а потому весной 1779 г. он проявил уже гораздо большую благосклонность к идее отправиться в Россию. Примерно в середине апреля[357] Ромм получил предложение стать воспитателем сына одного из первых богачей Российской империи: графа А.С. Строганова.

Александр Сергеевич Строганов (1733–1811) являлся потомком старинного рода новгородских торговых людей, уже в XIV в. имевшего обширные владения на Русском Севере, которые в XVI в. распространились также на Урал и в Сибирь. Его отца Сергея Григорьевича Петр I за заслуги перед отечеством возвел в баронское достоинство, а сам Александр Сергеевич с 1761 г. носил титул графа. Юность свою он провел в путешествиях по Западной Европе, где завершил начатое дома образование. По возвращении он в 1757 г. женился на Анне Воронцовой, дочери графа М.И. Воронцова. Брак, однако, не сложился, и в 1762 г. супруга А.С. Строганова вернулась в родительский дом. В 1769 г. она умерла. В 1771 г. граф женился на княжне Екатерине Петровне Трубецкой. После свадьбы супруги уехали во Францию.