Читать книгу "Мой продуктивный мозг. Как я проверила на себе лучшие методики саморазвития и что из этого вышло - Кэролайн Уилльямс"

В первую очередь исследуется структура: измерения моего гиппокампа сравниваются с измерениями, сделанными у других женщин в прошлом. Сравнивать с мужским гиппокампом бесполезно, потому что мозг женщин почти всегда намного меньше (хотя тоже отлично выглядит…). Для этого исследования мне ничего не нужно делать, только лежать ровно и не засыпать. Для следующего функционального исследования мне нужно рассматривать возникающие на мониторе картинки. Мне показывали разные лица, объекты, сцены, перемешанные образы — каждый появлялся всего на несколько секунд. Позже я узнала, что это позволяет обнаружить каждую из областей, ответственную за распознавание мест, — OPA, PPA и RSC — ведь все они сильнее реагируют на образы мест, чем на объекты или лица.

Оказывается, функциональное сканирование производит еще больше шума, чем структурное, — звуки походили то на пневматическую дрель, то на пожарную сигнализацию. К счастью, мне было на что отвлечься: следуя указаниям, я старалась концентрироваться на картинках и нажимать на кнопку, если дважды видела один и тот же образ. Позже оказалось, что это была просто уловка, с помощью которой исследователи пытались добиться максимального внимания с моей стороны. Можно было и не стараться, вниманием я уже научилась управлять. Бабочки под контролем — может быть, этому помогла медитация, а может, я просто отлично провожу время в этой шумной коробке.

Только я втянулась, как начался другой тест. Он позволяет узнать, как эти зоны реагируют на крупные объекты, которые могут стать потенциальными ориентирами, — и как на маленькие, не такие полезные объекты. Жестокие люди сказали мне, что после сканирования меня ждет задание на проверку памяти, поэтому нужно запомнить как можно больше увиденных объектов. Я, послушная девочка, упорно старалась запомнить все увиденное — но потом оказалась, что никакого теста не будет, и я абсолютно зря забивала память сотнями изображений степлеров, шкафов и копировальных машин.

На следующий день мне предстояло узнать всю правду: что же обнаружилось в ходе тестирования.

Результаты впечатлили: всего за одну ночь этой команде исследователей удалось не только проанализировать огромный объем данных, но и составить по ним изящную презентацию в PowerPoint. Как я и предполагала, во всех поведенческих тестах я использовала эгоцентрическую стратегию: высчитывала, куда идти, в зависимости от расположения объектов по отношению к собственному телу, и никаких карт в уме не рисовала.

Вообще-то тесты показали, что я практически не способна к созданию и удержанию в памяти ментальных карт. Например, в тесте с квадратами, хоть я и могла воссоздать то, что видела с любой стороны стола, мне было сложно вернуть объекты на свои места, если это нужно было делать с другой стороны поля. На протяжении этого упражнения мне казалось, что нужная информация просто ускользает из головы, как только оказывается мне нужна, — подобное ощущение возникает, когда читаешь с телефона и посреди предложения экран автоматически поворачивается, — потом трудно найти место, на котором ты остановился. Дезориентирует и очень раздражает.

Стив Марчетте, поразительно милый парень, попытался успокоить меня, сравнив мои результаты с показателями других волонтеров:

— Ты все еще в рамках [кривой] нормального распределения, просто в хвосте…

— Она очень далеко в хвосте, — буркнул Рассел и был прав. Все данные свидетельствуют о том, что мне очень трудно сменить точку зрения в уме.

Результаты трех заданий в виртуальной реальности не менее ясно показывают: я знаю, куда идти, ровно до тех пор, пока следую маршрутом со знакомыми ориентирами. Я ни разу не рискнула пройти коротким путем и всегда выбирала проторенные дорожки. Например: от дорожного ограждения повернуть направо, снова направо — там будет мусорка. От нее пойти налево, снова налево — там будет стул. Если мне нужно было взять стул, я все время выбирала длинный путь, потому что боялась потеряться, если срежу и пойду к нему прямо от ограждения.

В игре на открытой территории, где нельзя было запомнить никаких маршрутов, а из ориентиров были только горы вдалеке и мяч, я все равно пыталась ориентироваться по мячу, а не по огромным неизменным горам. При этом я прекрасно понимала, что ориентироваться по горам намного эффективнее, — но я просто не могла запомнить их положение по отношению друг к другу. Каждый раз, когда я пыталась это сделать, у меня просто кружилась голова.

Рассел сказал, что использование информации об окружающей среде в целом, а не об отдельных ее составляющих-ориентирах — это стратегия преимущественного использования гиппокампа, и я в ней не сильна. Так что я задумалась над тем, как работает — или, судя по результатам, не работает — мой гиппокамп.

Долго ждать ответа не пришлось. На следующем слайде презентации — снимки моего мозга, на которых красным выделен гиппокамп. Стив уверил меня, что он отлично сложен. Очень приятно слышать. Но потом Стив указал на одну очень интересную деталь: результаты сканирования намного показательнее, если разделить гиппокамп на две части, которые выполняют разные функции. Оказывается, мой гиппокамп в таком виде представляет собой картину, ровно противоположную той, которую Элеанор Магуайер увидела в головах лондонских таксистов.

В исследовании 2000 года Магуайер обнаружила, что у опытных таксистов задний отдел гиппокампа увеличивался, а передний — уменьшался‹‹4››. У меня все ровно наоборот: задняя часть гиппокампа в сравнении с другими обследованными женщинами очень мала (нас таких в общей выборке всего 10 %), тогда как передняя часть несколько больше среднего. Рассел говорит, что его исследования подтвердили: люди, у которых задний гиппокамп в правой части мозга был больше, показывали лучшие результаты в создании когнитивных карт.

Интересно также, что задний гиппокамп связан с работой пространственной памяти, тогда как передний играет важную роль в проработке тревоги‹‹5››. А с общим маленьким размером гиппокампа связана такая личностная черта, как уже известный нам невротизм. В исследовании команды Джузеппе Иариа из Университета Калгари обнаружилось, что чем выше была личностная тревожность испытуемых, тем хуже они справлялись с тестами на пространственное мышление‹‹6››. Так что, пожалуй, понятно, почему у старого невротика вроде меня эмоциональная часть гиппокампа развита больше обычного — и почему я при этом хуже ориентируюсь в пространстве. Я работаю над этим: медитирую и продолжаю кликать по счастливым лицам. Прогресс, по-моему, налицо, но мне еще, конечно, трудиться и трудиться. Надеюсь, я на пути к восстановлению внутреннего баланса.

Я отправила свои результаты Клаусу Грамману в Берлин, и ему стало интересно, можно ли отнести меня к категории испытуемых из его исследования, у которых при меньшем размере гиппокампа было больше хвостатое ядро и которые так же, как и я, предпочитали ориентироваться по запомнившимся объектам. Я спросила Стива, сможет ли он измерить размер хвостатого ядра на моих снимках, и он любезно согласился. Но оказалось, что и здесь мне похвастаться нечем — как и гиппокамп, мое хвостатое ядро существенно меньше обычного, особенно с правой стороны.