Читать книгу "Занимательное дождеведение. Дождь в истории, науке и искусстве - Синтия Барнетт"

Если профессору Оги и пришла в голову мысль о долгосрочном климатическом цикле, он ею не поделился.

Вместо этого он объяснил интенсивные дожди «значительным увеличением поглощающей способности почвы при ее обработке». Уилбер объяснял, что ландшафт Небраски «обогащался элементами и утаптывался миллионами буйволов и других диких животных до тех пор, пока от природы тучная почва не уплотнилась, как твердый настил». Эти почвы не могли удерживать дождевую воду – любые упавшие капли откатывались, как детский шарик, потерянный в пыли под кроватью. Однако после того как усердные поселенцы взрыхлили землю своими плугами, дождь получил возможность просачиваться вниз, а затем возвращаться в атмосферу. Чем интенсивнее обрабатывалась почва, тем больше влаги она захватывала. Больше влаги – больше испарения. Больше испарения – больше дождя.

«Дождь следует за плугом».

Эта теория оказалась на редкость живучей. Сторонники железных дорог подняли ее на щит, используя этот лозунг в рекламной литературе, так что переселение в регион Великих равнин продолжалось и на протяжении значительной части XX века.

* * *

Урия взялся за плуг, чтобы построить дом для Мэтти и маленькой Эллы. Он боронил землю сквозь густые луговые травы на глубину четырех дюймов и нарезал полосы дерна шириной в полметра и длиной до полутора. Таскал эти тяжелые плиты на свою стройплощадку – пологий склон. Отсюда открывался живописный вид, а утром здесь ярко светило солнце. Он укладывал эти плиты травянистой стороной вниз в ряды, которые станут стенами будущего дома. Три ряда дерна, сложенные впритык друг к другу, создадут достаточно мощную преграду, способную выдержать постоянно дующие в Небраске ветры. Возводя стены, кладя дерновые полосы, как кирпичи, он злился, что давно не было дождя, а ветер не прекращается.

Он надеялся, что Мэтти вытерпит не только эти вихри, но и вздымаемую ими пыль. Это были не мягкие вечерние зефиры Индианы. Порывы были настолько сильны, что Урия не мог удержать на голове шапку, продолжая таскать земляные полосы. Один коварный порыв чуть не сдул его со стены, где он укладывал дерн.

Что касается засушливых условий, то посеянная месяц назад пшеница была едва видна. Урия беспокоился за свой ранний розовый картофель. Округ Филлмор нуждался в грозе, причем срочно.

Когда после девятидневного труда он закончил стены, новое жилище для него и Мэтти было размером примерно со столовую в трехэтажных домах, какие на Востоке к тому времени стали последним писком моды. На Пасху он написал Мэтти и Элле, как скучает по ним. Обнадежил, что разлука продлится еще всего две-три недели, но все же добавил предостережение: «Предстоит еще выдержать много лишений». Сверх засухи и ветра он уже начал жалеть, что им с Мэтти придется так глубоко вкапываться в землю, чтобы добыть воду. Но покуда есть здоровье и силы, «мы будем постепенно добиваться своего, а уж потом счастливо заживем вместе».

В тот вечер словно бы в ответ на молитвы Урии с запада прогремел раскат грома. Сперва дождь шел равномерно. Ночью он резко усилился, взбаламученный штормовыми ветрами, которые оставили почти всю Небраску без телеграфной связи. Утром дождь превратился в крупу, крупа – в снег. Буря нагоняла унылую белизну.

Поселенцы, рассчитывая на долгую зиму, откладывали ремонт или строительство хлевов до лета. Теперь же, выбираясь на улицу, чтобы навестить соседей или проверить скот, они с трудом могли устоять на ногах. Глаза застила белая вьюга. Приходилось кричать, чтобы тебя услышали. Восемьдесят часов бушевала буря. На просторах Небраски до смерти замерзли тысячи лошадей, свиней, волов, коров вместе со своим потомством. Погибли, застигнутые бурей врасплох, несколько скотоводов и несколько сот охотников на бизонов. Не избежала этой горькой участи и горстка поселенцев в округах Небраски, причем некоторые из них, как это ни прискорбно, находились совсем рядом с домом, но из-за непривычных заносов не нашли дорогу. Так и осталось неизвестным число жертв среди постоянно растущих групп переселенцев, которые в тот момент находились в пути, укрываясь лишь в своих повозках и палатках.

Эта буря заняла свое место в череде погодных капризов, включая продолжительные осадки выше нормы, на равнинах в 70-е и 80-е годы XIX века. Время и место событий породили в английском языке новое слово – «blizzard». Как считалось, этот термин, обозначающий пургу, происходит от немецкого blitz – молния – или от похожего корня, английского диалектного префикса bliz – «бурный».

Прошло некоторое время, прежде чем разнеслась молва о событии, получившем название «Пасхальная вьюга». Редакторы газеты «Омаха рипабликан», несомненно, под давлением железнодорожников, «рекомендовали не сообщать миру всю правду о буре 1873 года». Молодой штат, до недавних пор считавшийся пустыней, еще только начинал преодолевать эту дурную славу. Железнодорожные компании скоро могли проложить рельсы до самой Калифорнии. Предполагалось, что на равнинах станут бурно развиваться города. В полях расцветут кукуруза и пшеница. Риск, которому добровольно подвергли себя переселенцы, наконец-то будет вознагражден. Меньше всего Небраске были сейчас нужны плохие отклики в прессе.

Урия Облингер и сам себе был цензором. В посланиях к Мэтти он описывал красоту берегов, оставшихся белыми после бури, и заверял, что, хотя их дом завален снегом, «дело обстоит совсем не так плохо, как я ожидал».

Оптимизма Урии не разделял брат Мэтти – Сэм. Он намеревался до конца года вернуться домой в Индиану. «Сэм, кажется, слегка обескуражен с тех пор, как воочию увидел бурю, – писал Урия, – но проку в этом нет, ибо это самая страшная буря, какую здесь когда-либо наблюдали, и едва ли она повторится еще».

* * *

Мэтти и Элла прибыли в свой дом в Небраске в мае 1873 года во время «изрядного дождя». Для посадки кукурузы слишком сыро, сообщала Мэтти в первом письме своим родственникам в Индиане. Дом из дерна оказался вовсе не таким удобным, как на красивой картинке. Мэтти явно недоставало полов. Но она ко всему относилась с большим юмором. «Совершенно серьезно вам говорю: никогда мне не жилось лучше», – писала она в июне. Дело было не в новизне, а в ощущении самостоятельности вдвоем с мужем: «всякая добытая кроха – для себя».

Урия засеял кукурузой 22 акра. На огороде пускали ростки помидоры и огурцы, бобы и кабачки, сто тридцать кустов капусты, дыни, свекла и самый красивый в округе ранний розовый картофель. Мэтти с восторгом рассказывала родителям о буйстве зелени в прерии, о разнообразии полевых цветов. «У нас тут в эту пору очень обильные дожди, – писала она, – но, по-моему, на них повсюду жалуются».

Урия с Мэтти и другие поселенцы не забывали, что живут в необитаемом доселе краю, который некогда называли Великой пустыней. Они искренне верили, что меняют климат. «Как будто нам судьбой предначертано помочь сделать так, чтобы место, некогда прозванное Великой американской пустыней, расцвело как роза», – провозглашал Урия.

В течение пяти лет расцвела и ферма Урии с ее тучными нивами, где зрели пшеница и кукуруза, овес и ячмень, а рядом бродили свиньи, коровы давали молоко теперь уже для трех маленьких дочерей. Впервые в жизни Урия ощутил достаток. В доме из дерна Мэтти планировала оштукатурить стены. Снаружи, в разрастающемся саду, супруги сажали персиковые, ореховые и сливовые деревья, ивы и тополя. В поселке построили школу, где Элла, их первый ребенок, стала лучшей в правописании.