Читать книгу "Любоф и друшба - Елена Колина"

Мама не стала мелочиться и отступать понемногу, а сразу же сдалась, но сдалась величественно – мама встала, заплакала, сделала несколько шагов и припала к тети-Ириной груди.

– Ты была права, а я виновата… Прости меня, у нас такая беда, – плача, сказала мама, и вот чудо: тетя Ира мгновенно расползлась лицом и заплакала вместе с ней, и в этом не было ни тени их с мамой обычного, чуть завуалированного злорадства, а только безоглядное сочувствие, горячее, как огонь.

Мама – гений-психолог. Отступить так размашисто, сдаться так безоговорочно и красиво – значит победить.

Всем известно, что в человеке соседствуют великое и смешное, но особенно они сегодня соседствовали в маме.

Пришла Женя, но мы больше ни о чем не говорили. Женя обнимала маму и плакала, мама обнимала Женю и плакала, тетя Ира обнимала их обеих сверху и плакала, и я настолько поддалась общему отчаянию, что тоже заплакала. Мы уже наплакали не одну бутылочку, а целую батарею бутылок, за которую мы смогли бы получить всех слонов из зоопарка, и Женя, наконец, оторвавшись от мамы и тети Иры, пролепетала:

– Что же теперь делать?!

– Что делать? Пить соки, спать, гулять, слушать хорошую классическую музыку вроде Пугачевой. Я прямо сейчас выжму яблочный сок. Яблоки нужны зеленые, – будничным голосом сказала мама. – Лиза – в магазин!

Женя посмотрела на нее изумленно и убежала, а я пошла в магазин.

Я была благодарна маме за то, что она не произнесла классические слова «рожай, мы поможем», как добрый рабочий в кино. Тогда Женя должна была бы благодарно смотреть на маму снизу вверх, а так она могла сразу убежать и чувствовать себя человеком в саду или наверху.

Если моя дочь когда-нибудь придет и скажет: «У меня будет ребенок», я тоже не стану произносить пафосные слова, а просто скажу: «Ах ты маленькая дрянь, сейчас я выжму тебе яблочный сок».

Мне все время казалось, что я могу быть чем-то полезной, но я не понимала, чем. Когда меня послали за яблоками, я обрадовалась и даже съездила за зелеными яблоками в город, хотя они продавались в магазине у станции. Лучше искать самые зеленые яблоки, чем сидеть дома, страдать за Женю и за себя, перебирать свои мысли, как нанизанные на нитку бусы, – вот грустная мысль, а вот злая, а вот еще одна, печальная…

* * *

Когда я вернулась домой с двумя пакетами зеленых яблок, я увидела идиллическую картину: вся семья вместе – мама, Мария, Лидочка, и даже отец, против обыкновения, был внизу.

Девочки были притихшие и возбужденные, как каша на маленьком огне: не выкипает, но тихонько бурлит. Мария с видом человека, делающего семейное дело первостепенной важности, распечатывала из Интернета способы обучения младенцев в утробе матери, Лидочка делала уроки, время от времени выбегала из комнаты и, почти не прячась, курила за окном. На ее лице было написано: чего уж теперь придавать значение мелочам, когда в доме происходит такое, все запреты отходят на задний план…

Мама жгла в печке свадебные журналы, отец с кротким видом перебирал старые детские книжки, раскладывая их на две стопки: в одну те, которые пригодятся Жениному ребенку прямо сейчас, в другую книжки, которые Женин ребенок будет читать попозже. Отец не выглядел потрясенным, разве что больше, чем обыкновенно, задумчивым, но когда я заметила, что в первую стопку книг для младенца вместе со сказками попала «Критика чистого разума» Канта, я поняла, что отец очень расстроен.

– Даже я не читала в год Канта, – заметила Мария. – Но с другой стороны, про Жениного ребенка мы пока ничего не знаем, может быть, он будет гений.

– Гений? Мальчик? – заинтересованно спросил отец.

– Конечно, у нас будет мальчик, – энергично ответила мама.

Она бросала в печку свадебные журналы, один за другим.

– Вот и прекрасно! – приговаривала она. – Вот и хорошо! А нам и не надо! Не надо! Нам! Мезальянса не надо нам! Какой-то нефтемагнат! Человек не нашего круга!.. У нас дедушка – ученый, а у них кто?!

– У кого дедушка ученый? – удивился отец.

– У Жениного ребенка, – объяснила мама. – Ты – дедушка.

– Чей дедушка? – удивился отец.

– Мой. Ты – мой дедушка, – ехидно ответила мама.

Если мама ехидничает, значит, все не так страшно. Не страшно, а наоборот, прекрасно, радостно.

Лидочка с Марией весь вечер перешептывались, так взволнованно, что я почти все слышала.

– Вместо Дома, и богатства, и платьев, и путешествий, и всего – мать-одиночка! Так проколоться! – сокрушалась Лидочка. – Тетя Ира говорит, такое с каждой может случиться. Что, даже со мной?!

– С тобой не может ничего случиться, ты эгоистка. Ты всегда думаешь только о своей дорогой особе, – отвечала Мария.

– Ну и что здесь плохого? Если бы Женя думала о себе, она бы предохранялась… Нужно было предохраняться! Могла бы использовать прерванный половой акт, – важно сказала Лидочка.

– Вот и нет, вот и нет! Это заблуждение – так нельзя предохраняться. Сперматозоиды за короткий период способны совершить путь в десятки сантиметров… – возразила Мария.

– Ты-то что в этом понимаешь? Ты еще скажи, что беременность наступает от орального секса!

– Ничего подобного, – обиделась Мария, – беременность не может наступить от куннилингуса!

– Куни… чего?

– Орального секса, дурочка! Я-то, в отличие от тебя, все знаю – и про куннилингус, и про петтинг…

– Ох, ох… зачем мне знать твои дурацкие слова, – дразнила Лидочка. – Зато я, в отличие от тебя…

Лидочка прошептала что-то Марии на ухо, и мне не удалось расслышать – что Лидочка, в отличие от Марии?!

Слава богу, этот бесконечный день клонился к концу. Все улыбались, старались быть особенно предупредительными друг к другу, и мама даже завела речь о том, чтобы испечь «Наполеон», но атмосфера была странная – как будто в семье большая неприятность, но друг перед другом все делают вид, что это не неприятность, а неожиданно свалившееся на нас счастье.

…Женя в общем ликовании не участвовала. Приговаривая: «Мама так ко мне добра», отставила в сторону принесенный мной сок, виновато сказала: «Меня подташнивает».

Мама болталась у нее под дверью.

– Можно к ней? – шепотом спросила она.

«Можно» – это что-то новое в нашем обиходе. Мне давно нужно было забеременеть, тогда бы мама не врывалась ко мне без стука.

– Хочет побыть одна, ее тошнит, – объяснила я.

– Токсикоз? – сладко выдохнула мама.

* * *

Свет в нашей комнате не горел, Женя спала, закрывшись с головой одеялом, но как только я вошла в комнату, из-под одеяла послышался несонный голос:

– Лиза, Лиза, у него никого нет, кроме меня… Как он будет жить? Я только об этом думаю, как он будет жить, совершенно один на свете…