Читать книгу "Дурные дети Перестройки - Кир Шаманов"

Когда я видел Митяя последний раз, он пытался торговать перебадяженным герычем, который ему давали на продажу хачики арендаторы. Рассказывали, что Митя с другом очень много проторчали комиссионного герыча, и поехали на дачу к такому же, как и они, другу перекумариваться. Что, несомненно, похвально. Заодно и загасились на той даче от кредиторов. Но что-то пошло не так, нашли их на берегу озера, очень сильно избитых, без передних зубов и ногтей.

Причина смерти – передозировка героина, по ходу, вкололи им столько, что даже бывалый Митин организм не справился. Думаю, Митя так и умер с мыслью: заморачиваться – это круто! Погиб в крутой переделке. Помню его всегда вопросительный взгляд, мол: «Всё правильно? Правильно я говорю и делаю?»

– Нихуя, Митя, неправильно! Не-пра-виль-но!

* * *

Примерно в то же время, когда Митя простукивал ментам, он познакомился с малолетним Стасиком. Стасика я видел только один раз, и то с точки зрения человековедческой, интересно было, кто меня и кучу моих приятелей наркотов в ментовку вломил.

Был у меня хачик знакомый, Хаким. Торговал отличной ханкой и вообще всем – таблами, порошком, гашиком. Но душный в общении до невозможности, меня с ним Лысый познакомил. Собственно, хули там познакомил, принёс Лысый два колеса и говорит: «Купи одно», – я купил, закинулись вместе, всё о’кей. Но на следующий день ко мне этот Хаким является и требует бабки за второе колесо, хуйня какая!

А у нас на районе жопа была с ширевом, нигде ханки не взять, только если в шесть утра на Дыбах говённую. А этот пень из кармана достаёт плюху на десяток граммов, говорит, можешь продать? И смотрю, ханка явно пиздатая, не бадяженная мукой с циклодолом, душистая. Ну, взял, заварил дома потихому, на десятку квадратов получилось конкретных, с двушки уже нормально подогрело. Раскидал за час, сам раскумарился, ханки в загашник закинул, ещё и бабок на курево срубил.

Через день поднимаюсь домой с корешем, хуяк, спит кто-то перед дверью. Блядина Хаким лежит на газете!

Я на него наехал, говорю:

– Не делай больше так!

А он, ссука, опять десятку граммов достаёт.

– Пусти переночевать, я те два грамма откачу, и остальное помоги скинуть?

Прилипалово, банчить не хочется, но бабки нужны, и приторчался уже. Короче, я заказы с утра собираю, вечером он подтягивается, полчаса банчим, потом бабки делим и ханку оставшуюся. И нахуй его с района, хоть в подвал, хоть к жене и детям, которые от него были совсем не в восторге. Хакимка оказался изгоем по жизни, сам-то он не торчал, но конкретно на бухыче зависал, его за синьку в диаспоре слили и жена домой не пускала, харамный, короче, хачик.

* * *

Я с этой халявной ханки на ширево залез плотно, с утра просыпался – сразу варить, ширнусь иногда и вырубаюсь, пару раз дознулся. Открываешь глаза – баян в руке, из руки кровищи натекло, выпавшая сигарета на груди дырку прожгла, а слюней столько, что весь пожар, едва начавшийся на свитере или футболке, обильно залит слюной изо рта. Полное моральное и физическое разложение. И так через день с полгода, но организм не сдавался.

Как-то открываю дверь Сардине, он стоит бледный на лестнице, у меня его ханка, пять граммов, я ему её отдал, поднимаются какие-то дяди и начинают меня очень сильно бить в живот, надевают наручники. Система обычная, кто-то сдал Сардину, Сардина на условно-досрочном сдал меня.

Врываются в квартиру. В квартире к бабке приехали подруги. Менты сломали телефон, раз двадцать ударили меня под дых с вопросом:

– Где ханка?! Где ханка?! Где ханка?! Где бабки, что он тебе отдал?!!

А у меня и нету особо ничего, а бабки в нычку убрал, там их слишком много для ментов, хуй скажу.

– Сам не торгую, только достать помогаю! Бабки барыга забрал, вообще ничего нету, думал на халяву с Сардиной раскумариться! – А сам упоротый в ноль.

Они рыскать. Ваток, полиэтиленок и вторяков набрали, видят, что их клиент, а ханки нету больше. Поехали в их отдел на Приморском проспекте. Ох, они и мудохали меня там.

* * *

Было 23 февраля, День Советской армии, менты все служили, и, как водится у ментов, набухались по случаю праздника. Раздели меня до трусов, тощего, поставили к стенке и всем отделом били пыром по промежности, там точка есть между яйцами и жопой, болезненная точка, и следов не оставляет. Печень-почки пробили, напильником по зубам поскрести хотели, говорили, слишком белые для наркомана.

Но самое охуительное – это наручники, с ними можно столько всего интересного творить! Если застегнуть их на кистях рук, чуть повыше костяшек, потом положить на стол и несколько раз уебать по ним, они защёлкиваются намертво на костях, и через десять минут пальцы синеют, и становится непрерывно больно от того, что металл сжимает податливую плоть и давит на кость. Это тот момент, когда можно взять за цепочку и начать выламывать руки, доставляя подследственному особенно острые болевые ощущения. Они хотели, чтобы я всё, что знаю, рассказал, а я, как выяснилось, и не знаю ничего толком для них интересного. С этим шайтаном Хакимкой познакомился после Сибири уже, года 22 мне было, зима 96-го, что ли? Дык я и не в курсе был районных дел, знакомым только скидывал, может, и слил бы всех, а не знаю никого, кроме Хакима. К тому же я усаженный и практиковал всё-таки, боль умею терпеть, ментов это ещё больше выбесило.

Я им сразу сказал, что Хакима сдам без вопросов, заебал он меня, один хуй, не отвяжется по-другому. Менты эти Хакимку знали давно, за ним, видимо, и приехали. Не знали только, что он прозванивался перед встречей всегда. Но поскольку я-то у них гость не частый, решили за всю хуйню порасспросить.

Через часик наручников из-под ногтей начала капать кровь, менты устали топтаться на одном месте и пристегнули меня в оружейке на ночь. А утром поехали брать Хакима. Он парень жжённый, я им сразу сказал, что скорее всего уже беспонт с ним морочиться, он в курсе, что я на палеве. Телефона у него нет, забивались на Яхтенной, 10, в одном из парадняков на шестом этаже. Приехали, стою, ботинки без шнурков, со мной мент, на лестнице за мусоропроводом ещё двое с пушками, постояли час, Хаким не приехал. Меня молча отправили в ИВС на улице Хрулёва.

* * *

Захожу в камеру, там человек шесть. Один, смотрю, знакомый, Янис, наркот из пацанов постарше с соседней школы. Говорит, его и меня с Сардиной один и тот же уёбок сдал, называется Стасик, торчок-малолетка:

– Стасика этого менты из райотдела давно уже ханкой прикормили, он стучит, они изымают и ему ширнуться дают, типа премия. Он так уже нескольких человек вломил, – поведал мне Янис.

Сам он там уже второй день сидит на жёстких кумарах, и у него гниёт исколотая нога. Каждые пять минут Янис стучит в дверь, просится в туалет, врачей, таблетку «хоть какую-нибудь». Всем понятно, по какой «таблетке» стонут кости Яниса, и это веселит всю камеру. Один раз в день он ездил на перевязку и там размучивал пару таблеток демидрола, которые тут же съедал, чтобы не делиться с другими торчками, коих было больше половины камеры. После перевязки он полудремал-полурубился пару часов, а потом жалобы начинались с новой силой и звучали всё отчаяннее.