Читать книгу "Зодчий. Жизнь Николая Гумилева - Валерий Шубинский"

Начать с эпизода, рассказанного Ахматовой в разговоре в В. Д. Дувакиным: Гумилев, сделав ей предложение, подарил дорогое кольцо с рубином, которое в тот же день закатилось в какую-то щель между досками. Ахматова не могла попросить мать о помощи: она «не должна была принимать такие подарки». Так кольцо и пропало.

К какому времени относится этот эпизод? К 1905 году? Тогда Анна отвергла предложение Гумилева: странно было бы принимать кольцо. К тому времени, когда она согласилась стать его женой? Но в качестве официального жениха он мог делать ей любые подарки.

Юношеское стихотворение Ахматовой связывают, впрочем, скорее с другим кольцом — тем, которое было позднее подарено Б. Анрепу, тем, чья судьба в поэтически преображенном виде отразилась в знаменитой «Песне о черном кольце».

Но это дела далекого будущего.

В 1906 году Анна Горенко живет в Киеве, из прежних друзей переписываясь лишь с С. В. Штейном и с Валерией Тюльпановой. В сохранившихся (опубликованных в 1986-м Э. Герштейн) письмах к Штейну она признается в еще не угасшей любви к Владимиру Голенищеву-Кутузову: «В жизни нет ничего, кроме этого чувства… Хотите сделать меня счастливой? Если да, пришлите мне его фотографию».

В 1924-м Ахматова говорила Лукницкому о (не названном по имени) Голенищеве-Кутузове как о своей единственной любви, о письме, которого она безнадежно ждала три года в Киеве и в Крыму.

Тем не менее в конце 1906 года она — «сама не зная почему» — пишет Гумилеву в Париж. Адрес его был ей известен: Гумилев переписывался с Андреем Горенко. По словам Ахматовой, «это письмо не заключало в себе ничего особенного», но Гумилев немедленно «забросил два романа» (с Орвиц-Занетти и с неизвестной дамой) и послал в Киев письмо — с новым предложением руки и сердца. И на сей раз он получает согласие. Гумилев извещает о своей помолвке родителей и отправляет, «как полагается», соответствующее письмо матери Анны, Инне Эразмовне.

2 февраля 1907 года Анна пишет Штейну:

Я выхожу замуж за друга моей юности (Анне в момент написания письма неполных восемнадцать. — В. Ш.) Николая Степановича Гумилева. Он любит меня уже три года, и я верю, что мне судьба быть его женой. Люблю ли его я, не знаю, но кажется мне, что люблю. Помните у Валерия Брюсова:

Сораспятая на муку, Враг мой давний и сестра, Дай мне руку! Дай мне руку! Меч взнесен. Спеши. Пора.

И я дала ему руку, а что было в моей душе, знает Бог и Вы, мой верный дорогой Сережа. Оставим это.

Что было в ее душе? Вот цитата из следующего письма: «Хотите знать, почему я не отвечала Вам: я ждала карточку Г.-К. и только после ее получения хотела объявить Вам о своем замужестве».

«Замуж пошла ты, другого любя…» Впрочем, настроение девушки меняется с истерической быстротой.

Мой Коля собирается, кажется, приехать ко мне — я так счастлива. Он пишет мне непонятные слова, и я хожу с письмом к знакомым и спрашиваю объяснения. Всякий раз, как приходит письмо из Парижа, его прячут от меня и передают с величайшими предосторожностями. Затем бывает нервный припадок, холодный компресс и общее недоумение. Это от страстности моего характера, не иначе. Он так любит меня, что даже страшно. Как Вы думаете, что скажет папа, когда узнает о моем решении? Если он будет против моего брака, я убегу и тайно обвенчаюсь с Nicolas.

Жду каждую минуту приезда моего Nicolas. Вы ведь знаете, какой он безумный, вроде меня.

И вдруг — 13 марта:

Все ушло из жизни вместе с освещавшим ее светлым и радостным чувством…

Речь идет не о чувстве к Гумилеву — это очевидно.

Но уже в 18-летней Анне как будто независимо друг от друга живут два разных существа: нервная и страстная барышня — и очень рано созревший, знающий себе цену и целеустремленный человек. Девичьи излияния прерываются разговором о стихах — и интонация сразу же меняется: «Стихи Федорова за некоторыми исключениями действительно слабы… Он не поэт, а мы с Вами, Сережа, — поэты». Конечно, здесь есть элемент самоиронии — и все же… А ведь Александр Федоров — известный стихотворец бунинского круга, умелый, хотя и не слишком вдохновенный профессионал, а стихи Анны Горенко этой поры — примерно на уровне «тетради Машеньки Маркс». И тут же: «Нет ли у Вас чего-нибудь нового Гумилева? Я совсем не знаю, что и как он теперь пишет, а спрашивать не хочу».

Все эти события как раз совпадают по времени с изданием «Сириуса». Во втором номере появляется стихотворение Анны; она посылает в Париж другое стихотворение — для третьего номера журнала, но делает это слишком поздно: стихи в номер не попадают, а затем «Сириус» прекращает выходить. Отношение Анны к этой затее лучше всего передает пассаж из письма к Штейну — из того же письма от 13 марта:

Зачем Гумилев взялся за «Сириус»? Это меня удивляет и приводит в необычайно веселое настроение. Сколько несчастиев наш Никола перенес, и все понапрасну. Вы заметили, что все сотрудники почти так же известны и почтенны, как я?

Тем не менее свою литературную биографию она числила именно от этой публикации. В начале 1967-го Ахматова предполагала отмечать 60-летие литературной деятельности (что по тем временам было явным анахронизмом: в СССР принято было считать писательские юбилеи от дня рождения, а не от первой публикации). Точкой отсчета была именно публикация в «Сириусе».

В Россию Гумилев приезжает лишь в апреле 1907 года. В первую очередь он отправляется к Анне в Киев, затем к Брюсову в Москву.

Лукницкая объясняет этот приезд Гумилева в Россию необходимостью предстать перед призывной комиссией. Но справка о его медицинском освидетельствовании и об освобождении от воинской повинности датируется 30 октября 1907 года.

Визит Гумилева к Брюсову зафиксирован в дневнике мэтра:

15 мая. Приезжал в Москву Гумилев. Одет довольно изящно, но неприятное впечатление производят гнилые зубы. Часто упоминает о «свете». Сидел у меня в «Скорпионе», потом я был у него в какой-то скверной гостинице близ вокзалов. Говорили о поэзии и оккультизме. Сведений у него мало. Видимо, он находится в своем декадентском периоде. Напомнил мне меня 1895 года.

Н. С. Гумилев, 1900-е

Юноша бледный со взором горящим… Бледный юноша с глазами гуся… Сходство налицо.

Гумилев был в восторге от радушного приема, оказанного ему «дорогим Валерием Яковлевичем». Должно быть, тот и был ласков — но (как видно из его собственной записи) домой ученика не позвал, хотя юноша, видимо, как раз больше всего нуждался (с дороги-то) в домашнем уюте и горячем ужине. В буржуазном доме Брюсова это было всегда; впрочем, возможно, как раз в этот период его семейная жизнь усложнилась: в разгаре был его обсуждавшийся «всей Москвой» роман с Ниной Петровской.