Читать книгу "Черненко - Виктор Прибытков"

— Ты чего, Володька, все возле меня крутишься? Я же лучше тебя плаваю, у меня закалка — енисейская. — И снова плывет на спине за запретные буйки.

Чувствовалось, что теплый и влажный морской воздух пошел ему на пользу: посвежел и будто помолодел Константин Устинович. И все бы хорошо, если бы в один прекрасный летний вечер ему не передали увесистый пакет рыбы. Ставрида была на удивление хороша, и угощалась ею вся семья. А ночью Константину Устиновичу стало плохо — только ему одному.

— Что же с ним произошло? — спросил я по возвращении в Москву у главного медика страны академика Чазова.

— Вирусная инфекция…

Как хочешь, так и понимай. Только здоровье Черненко оказалось настолько подорванным, что оправиться после отравления он полностью так и не смог…

…А в сентябре надолго угодил на больничную койку и Андропов. День и ночь он был связан шлангами с аппаратом «искусственная почка» и навсегда исчез с экранов телевизоров и со страниц газет. Но зато на них поочередно появляются другие — и молодые, и старые: Тихонов, Устинов, Громыко, Алиев, Горбачев, Рыжков… И ни разу не будет упомянут Черненко. Иначе как опалой это не назовешь.

Хочу подчеркнуть при этом, что ни в коем случае нельзя думать, будто Черненко был таким невниманием обижен и настроен против Андропова, из-за чего не видел необходимости изменений в жизни страны и партии, в сложившемся характере управления государством. Вовсе нет. И еще раз повторю то, о чем уже говорил в начале книги: Константин Устинович был прежде всего человеком высокого партийного долга и никогда не выдвигал свои личные амбиции или интересы на первый план — они для него мало что значили. Но его откровенно настораживали некоторые тенденции в стиле руководства Юрия Владимировича, при котором методы работы КГБ все заметнее просачивались в партийную жизнь. Это особенно стало заметно, когда начали появляться громкие дела против прежних сторонников Брежнева, его ближних.

Вызывало беспокойство и другое: многие партийцы новой волны, выдвинутые на работу в ЦК КПСС, больше всего сил тратили на освоение положенных им привилегий и использование широких возможностей для дальнейшей карьеры и безбедной жизни, которые открывали им связи в высших эшелонах власти. Они не вылезали из загранкомандировок, наводили (на всякий случай) личные контакты с различными деятелями внутри страны и лидерами зарубежных государств — короче говоря, с удовольствием примеряли на себя «бремя высокой ответственности».

Но не всё оказывалось им под силу, не всё было так легко и просто. Постепенно выяснялось, что для того, чтобы изменить к лучшему окружающую действительность или хотя бы свою личную жизнь, мало еще занимать высокий номенклатурный пост. Аппарат, в который пришли молодые партийцы (часто без опыта работы «на земле», в низовых партийных и государственных звеньях), жил по своим, понятным немногим законам, и его нельзя было перестроить в одночасье по чьему-то, пусть даже самому высокому, желанию. Какой вывод можно сделать из опыта того времени? Если в аппарат слишком быстро, без должного присмотра и осторожности внедряются молодые силы, то начинается их естественное отторжение. Увы, сплав опыта и молодости легко декларировать, в жизни всё гораздо сложнее.

Энтузиазм многих ветеранов Политбюро, наблюдавших за «юной порослью», сменился недовольством. Они вдруг забыли о конкуренции между собой и стали противиться такому «омоложению». Объединившись на такой «платформе», Тихонов, Кунаев, Щербицкий, Гришин, Черненко попытались, на первых порах еще тихо и тайно, а потом все более решительно, воспрепятствовать кадровой политике Андропова. И Юрий Владимирович, которого одолевала болезнь, практически ничего не смог сделать — перетряска кадров по его усмотрению закончилась на полпути к задуманному.

Здесь следует отметить, что сам Андропов, сформировавшийся на работе в КГБ, тоже очень плохо представлял себе психологию партийного аппарата, не мог предположить, что тот имеет обидчивый нрав, капризный, а порой и мстительный характер. Ни Гришин, ни Щербицкий не простили Андропову допущенной в их адрес бестактности: ведь он не пригласил их, как и Черненко, на встречу с ветеранами партии. Это не рядовое по партийным меркам мероприятие призвано было наглядно показать «старикам» и всей стране, из кого дальше будет формироваться аппарат управления партией и государством. Но Андропов забыл, очень скоро забыл о роли влиятельных людей в Политбюро, забыл о том, что получил власть благодаря их поддержке.

Стоило Андропову лечь в больницу, как перед Щербицким и Гришиным встал один-единственный вопрос: кого поддерживать дальше — Андропова? Горбачева? Черненко? Состояние действующего генсека не внушало оптимизма: было ясно, что такие болезни быстро не проходят. Даже если судьба отпустит Андропову еще несколько лет жизни, руководить партией и государством ему будет тяжело. Брежневский вариант — есть почетный лидер, а правят бал совсем иные — за несколько лет полностью скомпрометировал себя, и его повторение исключалось. Надо было решать, к кому перейдет власть. Горбачев и Черненко были самыми вероятными кандидатами в «управляющие хозяйством».

Черненко, конечно, понятнее — он из их мира. Горбачев — человек пришлый, сравнительно недавно появившийся в Москве. Хотя первые впечатления о себе оставляет неплохие: всегда оказывается в числе тех, кто чутко и быстро реагирует на малейшие колебания атмосферы в партии, вроде бы достаточно искренен, полностью подчиняется вышестоящим директивам, покладистый.

И все же Черненко куда как надежнее — он легко просчитываем, легко прогнозируем, легко узнаваем. И, уж конечно, он бы не стал устраивать «кадровой революции» — еще год не кончился, а по стране заменено 20 процентов первых секретарей обкомов и крайкомов, 22 процента министров и почти все завотделами ЦК.

Примерно таким был расклад сил, когда завершался период короткого правления Андропова.

Глава восьмая

Бремя ответственности

Смерть Андропова. Черненко в должности генсека. Слезы в семье. Что делать с Горбачевым? Генсек без «команды». Еще раз о сослагательном наклонении

Андропов умер 9 февраля 1984 года в люксовом отсеке кремлевской больницы. С официальными сообщениями власти медлят, и это уже становится похожим на какую-то дурную традицию. «Известия» и «Правда» помещают на первых полосах пространные отчеты о деятельности правительства, материалы подготовки к выборам, зарубежную информацию… Но вся страна о смерти Андропова узнает в тот же день.

Откуда же эта поразительно быстрая и точная информация? В первую очередь, как всегда, из зарубежных голосов, с трудом прорывающихся сквозь установленные по приказу самого Андропова мощные «глушилки». Вот она, жестокая ирония судьбы. Кажется, первой на смерть советского лидера отреагировала «Свобода», за ней — «Голос Америки», а потом эту печальную новость подхватил весь мир.

Официальное сообщение о смерти Андропова появилось в советской прессе только 11 февраля. Но это ничего не изменило в жизни миллионов людей, занятых своими повседневными заботами и делами. Только милиция в Москве была в ночь на 10-е переведена на особый режим патрулирования, да были отменены краткосрочные отпуска и выдано табельное оружие руководящим работникам силовых структур.