Читать книгу "Солдат до последнего дня. Воспоминания фельдмаршала Третьего рейха. 1933-1947 - Альбрехт Кессельринг"

Общаясь со мной, Кавальеро и Амброзио на все лады сетовали по поводу нехватки материальных ресурсов, используя это как предлог для оправдания своей неспособности соответствующим образом вооружить и оснастить итальянских солдат, а также с полной эффективностью использовать находящуюся в их распоряжении живую силу. Впрочем, вполне может быть, что они говорили правду. Но кроме всего прочего, они проводили совершенно непонятную мне линию, суть которой состояла в утаивании и приберегании всевозможных ресурсов. Один тот факт, что после предательства Италии в 1943 году были обнаружены огромные залежи неиспользованного военного имущества, является красноречивым доказательством их скупердяйства.

Мобилизационная система итальянцев, не приспособленная к нуждам миллионной армии, была не в состоянии поддерживать боеготовность войск в течение длительного периода времени. У меня не раз имелась возможность убедиться в том, что даже в самые критические моменты войны эта система работала как в мирное время. И хотя Кавальеро согласился с принципом тотальной войны и были предприняты первые шаги к тому, чтобы гармонично вписать деятельность многочисленных гражданских организаций в скоординированные действия военной машины, машина эта очень быстро сломалась.

Мне всегда казалось, что итальянцы с самого начала не относились к войне как к битве не на жизнь, а на смерть. Думаю, впервые они осознали, что дело обстоит именно так, когда по мере развития боевых действий им пришлось столкнуться с налетами авиации противника и потерей территорий, в особенности в Северной Африке. Контраст между немецкими и итальянскими городами потряс меня настолько сильно, что я старался сделать все возможное, чтобы вычеркнуть эти впечатления из своей памяти. Именно поэтому, например, я старался как можно реже бывать в итальянских городах и поселках и посещал их только в тех случаях, когда это было совершенно необходимо по роду моей деятельности. Мне никогда не забыть, какую мирную картину представлял собой Рим в тот самый период, когда шли бои в районе Анцио и Неттуно. Если Муссолини был неспособен привить населению своей страны боевой дух, ему не следовало даже думать о том, чтобы ввязаться в схватку. В то же время война, которую развязали против вермахта итальянские партизаны, вынуждает меня с горечью признать, что было бы огромной ошибкой считать, будто все население Италии страдало отсутствием боевого духа.

Как и следовало ожидать от нации с южным темпераментом, итальянские вооруженные силы были куда лучше подготовлены для парадов, чем для войны. Их казармы были плохо приспособлены для обучения личного состава воинскому искусству; демонстрационные погружения их подводных лодок и фигуры высшего пилотажа, демонстрировавшиеся их летчиками, не имели никакого отношения к действиям в условиях реального боя. Итальянцы не придавали достаточного значения ни боевой подготовке в рамках небольших подразделений, ни отработке боевых действий в рамках видов вооруженных сил – впрочем, последний недостаток характерен для армий большинства государств. Существенным пробелом была нехватка территориального пространства для проведения крупномасштабных учений. Еще более серьезные последствия для итальянцев имел тот факт, что в течение длительного периода военных действий они не располагали качественным вооружением и техникой. Нельзя требовать от солдата, чтобы он остановил тяжелый танк с помощью противотанковой пушки калибра 4 сантиметра и танковых макетов или же успешно атаковал современную армию противника, располагая танками со слишком слабой броней и вооружением; так же трудно ожидать, что корабли, не имеющие приспособлений для ночного боя или оборудования для обнаружения подводных лодок, окажутся в состоянии противостоять современному военному флоту, а истребители с низкой скоростью и недостаточным вооружением будут способны удачно атаковать боевые самолеты, оснащенные мощными двигателями.

То, что итальянцы оставили города под защитой одних лишь средневековых пушек, не создав мало-мальски серьезной противовоздушной обороны (имевшиеся системы ПВО не включали в себя ни радаров, ни соответствующих систем связи, ни удобных бомбоубежищ), означало, что они явно переоценивали личное мужество своих солдат и гражданского населения, а также их дисциплинированность.

Подобных примеров при желании можно было бы привести гораздо больше. Из этого вовсе не следует, что итальянские солдаты как человеческий материал не годились для длительных и упорных боевых действий. Ответственность за все описанное выше ложится на Муссолини и его государственных секретарей, занимавших этот пост в мирное время; если они знали обо всех упомянутых серьезнейших недостатках и проблемах, им не следовало принимать решение о вступлении в войну. Другой ошибкой наших союзников было то, что они полагались на вооружения и технику итальянского производства. Я помню бесконечные разговоры о том, что вот-вот появятся новые их типы, представляющие собой последнее слово в соответствующей области, но в итоге они так никогда и не сходили с конвейера. Между тем союзникам следовало бы заняться производством уже испытанных образцов немецкого оружия и изготавливать их по лицензии – например, новых разновидностей немецких танков и зенитного орудия калибра 9 сантиметров.

При том, что нехватка приспособлений для боевой подготовки личного состава в итальянских казармах была очевидной, мне, как немецкому офицеру, прежде всего бросалась в глаза весьма далекая от идеальной воинская дисциплина. Достаточно было понаблюдать за процедурой смены часовых, чтобы понять, что итальянские солдаты относились к своей профессии без энтузиазма. Возможно, что я, как человек иного, северного склада, подходил к этому вопросу с неверными критериями, но думаю, что события доказали мою правоту.

Все это неудовлетворительное положение вещей я прежде всего относил на счет недостаточно тесного контакта между офицерами и солдатами в армии союзников. Итальянский офицер вел жизнь, совершенно отдельную от жизни рядового состава; не зная нужд и потребностей своих подчиненных, он не мог удовлетворить эти нужды и потребности, когда возникала такая необходимость, а потому в критических ситуациях терял контроль над своим подразделением. Итальянский рядовой даже в полевых условиях получал совершенно иной рацион питания, нежели офицер. Чем выше было звание, тем больше был получаемый паек; естественно, что при такой системе все лакомые кусочки уходили наверх. Офицеры питались отдельно и зачастую даже не знали, чем и в каких количествах кормят их подчиненных. Все это подрывало чувство товарищества, которое должно существовать между людьми, которым предопределено судьбой вместе жить, сражаться и умирать. Система полевых кухонь, которая помогала сглаживать упомянутые различия, в итальянской армии была не в фаворе. Я часто указывал на это Кавальеро, говоря, что существующее положение может очень плохо повлиять на боевой дух войск, но мне так и не удалось окончательно убедить его в моей правоте. Кстати, я обнаружил, что при том, что немецкие полевые кухни едва ли не в буквальном смысле подвергались осаде со стороны итальянских солдат, в итальянской офицерской столовой, где меня угощали, кормили лучше, чем в столовой при моем штабе. В 1944 году маршалу Грациани приходилось предпринимать решительные действия для того, чтобы итальянские военнослужащие вовремя и в полном объеме получали денежное довольствие. То, что для этого требовалось особое вмешательство, на мой взгляд, как нельзя лучше характеризует ситуацию.