Читать книгу "Money. Неофициальная биография денег - Феликс Мартин"

Мидас был правителем Фригии и владельцем прекрасного сада, где «растут дикие розы с шестьюдесятью лепестками. Запах их гораздо сильнее запаха прочих роз». Однажды днем Мидас обнаружил у себя в саду резвящегося среди роз сатира по имени Силен, который отбился от свиты Диониса. Мидас велел схватить Силена, чтобы выпытать у него древние тайны. Первым делом он спросил у сатира, что для человека лучше всего на свете. Силен сразу догадался, что царь – деспот, к тому же жадный и не слишком умный. Поэтому он дал Мидасу совсем не такой ответ, какого тот от него ждал, – не конкретный, а абстрактно-философский: лучше всего для человека вообще не рождаться на свет. Ну а если уж не повезло и ты все-таки родился, в этом случае самое лучшее – поскорее скончаться. Нечего и говорить, что Мидаса подобный ответ не устраивал, о чем он немедленно сообщил Силену. «Ладно, – сказал сатир, – будь по-твоему. Если ты меня отпустишь, я исполню одно твое желание. И если ты мудр, то сам выберешь, что для тебя лучше всего на свете!» Мидас, разумеется, считал, что в жизни нет ничего лучше богатства, и пожелал, чтобы все, к чему он ни прикоснется, превращалось в золото. Сатир исполнил свое обещание, и поначалу Мидас был в восторге. Стоило ему отломить от дерева веточку, и она в его руках мгновенно превратилась в золотую! Он поднял с земли ком глины и понял, что держит в руках увесистый слиток золота. Взял в руки яблоко, и, разумеется, оно тут же стало золотым – точь-в-точь как знаменитые яблоки Гесперид. Жадный царь был опьянен своим новым даром: «сам постигает едва совершенье мечты, претворяя в золото все». Чтобы отпраздновать нежданно свалившееся богатство, Мидас повелел устроить пир. И вот на пиру и выяснилось, что его дар – на самом деле не дар, а проклятие. Взятый в руку хлеб превращался в золото, а поднесенное к губам вино расплавленным металлом лилось мимо губ. В более поздних версиях мифа Мидас совершил страшную ошибку, поцеловав свою дочь, отчего та превратилась в холодную сияющую статую. Проклиная себя, царь «этой нежданной бедой поражен – и богатый и бедный, – / Жаждет бежать от богатств и, чего пожелал, ненавидит». Он молил богов, чтобы они избавили его от ужасного дара, – и, к счастью для царя, Дионис сжалился над ним. Он повелел Мидасу отправиться к истоку реки Пактол в Лидии и искупаться, чтобы смыть с себя проклятие. Мидас так и поступил, передав свой «дар» реке, и она стала источником серебра и золота, из которого в Древней Греции чеканили первые монеты, – иными словами, река стала источником сомнительного приобретения, которым впоследствии будет пользоваться практически все человечество.

Основная тема мифа о Мидасе – это деньги и тенденция сводить все, что окружает человека в мире, к единственному измерению: универсальной экономической ценности. Прикосновения Мидаса (деньги) сводят все разнообразие жизни – ветку, яблоко, хлеб и вино, даже близких людей – к одной-единственной безжизненной субстанции. В природе существует множество материалов, а в традиционном обществе – множество измерений общественной ценности. Но монетарное общество насаждает искусственную одномерность. Денежная логика, поняли древние греки, требует, чтобы всему была назначена цена и чтобы все думали обо всем только в одном измерении – с точки зрения ценности. Сама по себе идея единой экономической ценности представлялась грекам не менее привлекательной, чем представляется живущим сегодня людям. Единая мера, которую можно использовать как критерий оценки любого решения, – отличная вещь для организации сложной экономики. Однако у греков она вызывала и опасения. Правда ли, что деньги можно использовать для решения всего спектра вопросов – от того, сколько куриц отнести на рынок для продажи, до того, за кого выдать замуж дочь? И это не говоря уже о том, правильно ли человек живет, не нарушает ли божественный порядок мироздания? Аристофан, пытаясь сгладить опасения, пошел традиционным путем комедии, описав, как Геракл объясняет Дионису, что теперь переправа через реку Стикс платная и Харон требует деньги вперед. Даже в загробном мире деньги использовались для организации повседневной деятельности.

Впрочем, миф о Мидасе гораздо более категоричен. Повсеместное применение новой идеи экономической ценности создает серьезную проблему: в ней нет никаких встроенных ограничений на потребление, накопление и погоню за высоким положением. Мидас ведь не просто хотел немного золота. Он хотел превращать в золото все, к чему бы он ни прикоснулся, потому что только это гарантировало ему, что он останется самым богатым человеком в любых условиях, а это лучшее, чего может пожелать для себя человек. В традиционных обществах существовали ограничения, определяемые общественными обязательствами земледельцев перед вождями, вождей перед жрецами и так далее. А вот денежное общество, опасались греки, подобных ограничений не предусматривает. Не существует предела накоплению богатства, а поскольку статус в денежном обществе – вещь по определению относительная, а не абсолютная, то подобное общество рискует превратиться в бесконечное соревнование всех со всеми. «Но никогда никто сыт не бывал тобой», – говорит герой Аристофана Хремил богу богатства Плутосу. «Всем другим на свете пресыщаются» – и чем-нибудь нематериальным вроде почета, и чем-то вполне приземленным вроде чечевицы.

Но никогда никто сыт не бывал тобой.Кто завладел талантами тринадцатью,Тот только и мечтает о шестнадцати;Получит их – о сорока он думает,Иначе, говорит, ему и жизнь не в жизнь![11]

Впрочем, греки опасались даже не этого, а кое-чего похуже: что отсутствие предела в накоплении денег сметет пределы и в методах их получения. С этой точки зрения Мидас стоит особняком: уникальная возможность сама упала ему в руки. Однако в реальном мире, где нет выполняющих желания сатиров, люди будут готовы на что угодно, лишь бы разбогатеть, – этого-то и боялись древние греки. Избыточное накопление, потребление и борьба за статус по сей день остаются серьезнейшей проблемой. Современные мыслители называют нескольких вероятных виновников подобного положения вещей. «Сегодня логика покупки и продажи не ограничивается только материальными товарами, а приобретает все большее влияние на жизнь в целом, – сокрушается американский философ Майкл Сандел в своей работе “Чего не купишь за деньги”. – Сейчас самое время спросить себя: хотим ли мы так жить?» Иначе выражаясь, проблема – в рынке, и мы должны сознательно решить, куда ему позволен доступ, а куда нет. «Достаточно – это сколько?» – вопрошают в одноименной книге британские мыслители Роберт и Эдвард Скидельски, а затем высказываются в том смысле, что ответ на этот вопрос лежит в плоскости этики, определяющей, что такое по-настоящему достойная жизнь. Надеяться, что рыночные механизмы сами наложат на себя ограничения, бесполезно: это несбыточная мечта. Что нам необходимо, так это четкое определение, что мы считаем хорошим и плохим, и достаточная твердость духа, чтобы отстаивать свои убеждения. Зато нейробиологи, как и следящие за их исследованиями экономисты, считают вопросы Сандела и Скидельски бессмысленными. Рынки и этика – это лишь пена на поверхности общественной жизни. Бороться за улучшение своего положения человека вынуждает инстинкт, поскольку в ходе эволюции выживали те особи, которые сумели получить преимущественный доступ к пище и лучшим половым партнерам. То есть проблема в эволюции, а с ней бороться глупо.